Дети Деточкина, или Заговор Бывших мужей

– Не согласна ни с единым пунктом. Даже с последним, потому что в твоем участии моя неприкосновенность не нуждается.

– Ошибаешься, – всё тем же жестом фокусника Робин достал из-под полы пиджака пистолет и навел его на меня, – Звони, – коротко бросил он, сделавшись вдруг очень серьезным и напряженным.

– Что это? – мне вдруг сделалось жутко смешно, – Нет, ну нормально?! – истеричные всхлипывания смеха выдавливались из меня, совершенно не обращая внимания на мои попытки сдержать их, – Я, рискуя быть загрызенной насмерть собственной совестью, ищу с ним встречи, решаюсь на опасные переговоры, еду на ночь глядя ч-черт знает куда, а он… А он оказывается банальным гангстером с пистолетом… Вадик, ты разочаровываешь меня.

– Прекрати эту истерику! – Вадим не спускал с меня ни глаз, ни смертоносного дула, – С тобой серьезно разговаривают! – Вадим отчего-то тоже не смог сдержать сдавленного смешка, – Котька, перестань, – продолжил он уже совсем другим тоном, – Ну подумай сама, что бы ты делала на моем месте? Ты не оставляешь мне выбора. Ты сама решила воевать против меня. А на войне, знаешь ли, как на войне. Тем более, никакие другие доводы на тебя не действуют, – Вадик, словно указательным пальцем, назидательно покачал дулом пистолета, – Позвони ты уже, чтобы я мог убрать эту штуку. Знаешь ли, ружье в кадре обязывает к выстрелам… Я такого не хочу…

Я вдруг представила, что будет, если Робин решится выстрелить. Краткий миг боли, потом погружение в объятия блаженного беспамятства. И покой. Долгожданный, вымаливаемый, необходимый… Потом я представила реакцию Георгия. Он, конечно же, отнесется к происшедшему философски. Не сломается, будет жить дальше. Бороться за свою справедливость и покой мирных граждан. Только скорбные складки в уголках губ, да ставший вдруг совершенно пустым взгляд, выдадут тяжесть и бездонность потери. Сначала он, правда, перебьет в качестве мести всю без разбора шайку Робина. Мне вдруг стало жалко Шурика с Артемом. Да и Васька с Сержем. И Робина. И даже Некту, немного… Он ведь не виноват, что оказался в такой роли… А потом мне стало ужасно жалко маму. Она, конечно, будет в трансе. Правда, Настасье моя гибель, вполне возможно, пойдет на пользу. Как дурной пример, которому не стоит подражать. Как ранняя трагедия, которая мгновенно делает человека мудрее и учит ценить близких…

– Ты прекратишь надо мной издеваться? – голос Робина вернул меня к реальности, – Может, в такое время уже слишком поздно звонить? – добровольно подсказывал мне возможные пути к временному перемирию Вадик, – Пообещай, что утром позвонишь.

Мне вдруг стало невыносимо противно. Робин играл в нехорошие игры. Играл с людьми, будто они были просто марионетками. Нажимал, словно на механические кнопки, на различные инстинкты и психологические нюансы, добивался интересных результатов, забавлялся… Кто дал ему право считать окружающих материалом для психологических опытов? Да мы сами. С точностью механических часов, отрабатывая все возложенные на нас прогнозы, мы подпитывали манию Вадика и ему подобных. Кто сказал, что инстинкт самосохранения, на который ныне пытался давить Робин во мне, действительно имеет надо мной безграничную власть?

– Стреляй, – я посмотрела прямо в глаза первому мужу, сама удивившись собственному спокойствию, – Шутки кончились. Угрожаешь – будь готов выполнить угрозы. Может, хоть совершив нечто действительно ужасное, ты прекратишь свои глупые игры и излечишься от потребности выстраивать людей в сюжеты. Стреляй.

Мир, в котором Робин Вадим, близкий друг, первый муж и во многом учитель, мог выстрелить в меня, был мне не нужен.

Вадим выстрелил. Я зажмурилась и, не сдержавшись, зарыдала.

«Он все-таки сделал это! Предатель! Как он мог? За что?»

Через несколько секунд Вадим трясущимися руками прижимал мою содрогающуюся в рыданиях голову к своей груди и причитал что-то невнятное.

– Ну Котенька, ну ты чего… Ну успокойся… Я ж в плитку стрелял. Не в тебя. Вот, докатились… Ну а что мне еще остается делать? На мне ж не только за себя, и за ребят еще ответственность. Ну успокойся, а.

Я подняла глаза, и увидела в глаза Робина слезы. Ох, нелегко ему дался и наш разговор, и этот дурацкий выстрел.

– Вадь, – мне стало вдруг пронзительно жалко этого запутавшегося в собственных играх человека, – Давай искать компромиссы. Я не могу позволить тебе и дальше морочить головы детям и держать в плену взрослых… Ты безжалостно играешь с судьбами. Твои эксперименты на людях – это ужасно.