Дети дьявола

– Ну и что ж такого?! У них оно не переходит и никогда не перейдет в организованное и планомерное действие против нас. Что они могут? Гои обречены, кончены. Судьба их определена. Примите во внимание, Липман, что они многочисленным рядом поколений воспитаны в христианской морали. И хотя в значительной мере нашими стараниями христианство почти совсем выветрилось из их сердец и душ, но привычка, которая сильнее натуры, все-таки осталась. И гои, как заезженные на один повод клячи, всегда сворачивают в одну только привычную им сторону и представить себе не могут, что в религиозной сфере, кроме лицевой стороны, имеется ещё и изнанка, т.е. что, кроме религии добра и самосовершенствования по пути добродетели, существует ещё религия зла, порока, преступлений и жестокости. И если они не поверили "лепету" старика Гинцберга, потому что он по-своему непримиримому националистическому шовинизму, коварству и подлости показался им противоестественным, а потому неправдоподобным, то как бы они поверили нашему поистине для них кошмарному плану, если взять невероятный случай, что кто-нибудь из гоев от слова до слова подслушал бы нашу беседу и опубликовал бы ее. Как вы думаете?

– Что ж тут думать, мэтр?! Это немыслимо.

– Ну, а если?

– Думаю, что тогда вышел бы страшный скандал…

– Вопрос: для кого? Для нас ли или для нашего дерзкого обличителя? Для нас буря в… луже воды. Только. Я же лично не пожелал бы быть на месте такого неосмотрительного смельчака. Он дурно сыграл бы свою партию. Поздно антилопе взывать о помощи против льва, когда она уже бьется в его мощных когтях. Поздно обличать нас. Мы настолько сильны, что решительно никого ни на небе, ни тем более на земле, не боимся…

– Как сказать, мэтр?! Вы сами признаете силу печатного слова…

– Нашего, но не гоевского. Посмотрите, какая сила Генри Форд! Миллиардер, всесветное почетное имя. Он поднял на нас руку, он вздумал обличать нас, бороться с нами. Мы приняли вызов. И он уже стал сдавать. И не мы будем, если не поставим его на колени перед нами. [6] А если бы вздумал обличать нас кто-либо послабее Форда. Что нам?! Начихать. Наша печать со свойственной ей железной выдержкой пренебрегла бы таким "гнусным" "вымыслом" и ни единым словом не обмолвилась – бы о нем, точно его и нет, не существует. Вы сами знаете и в этом искусились, что замалчивание разоблачений – самое радикальное и действительное средство. И разоблачение само по себе умрет. Но если, вопреки нашей воле, "гнусный" памфлет принял бы широкую огласку, тогда энергичное действие на уничтожение, залпами. Мы мобилизуем всю нашу многотысячную всемирную рать пишущей гоевской братии. Получаешь наши деньги – служи и защищай своих хозяев. Мы пустим в ход нашу тяжелую артиллерию: и клевету, и шантаж, и разорение, и выбрасывание за борт журналистики и литературы, а то и за борт жизни. Это смотря по обстоятельствам. Когда нажмем все педали и заскрипят тысячи перьев во всех углах вселенной, высмеивая, обливая помоями и в свою очередь, обличая дерзкого обличителя, когда поднимем против него негодующие волны "общественного мнения" всего мира, посмотрим, как он не захлебнется и не пойдет ко дну. Мало этого. Через возмущенное "общественное мнение" внушим христианскому священству, что памфлетист кощунник, оскорбляющий величие и достоинство Всемогущего и Всеведущего. Оно назовет его человеком бесстыдным и безнравственным и предаст анафеме. А правительства найдут его социально опасным, потому что натравливает все человечество против небольшого, невинного, несчастного, "гонимого" племени, а мы провозгласим его сумасшедшим и т.д. Да мало ли что еще можно выдвинуть для уничтожения такого прыткого господина! Кто же его будет защищать? А "один в поле – не воин". Нет, Липман, теперь нам уже никто на свете не страшен.

Перед уходом мэтр спросил:

– Что у нас сегодня? Суббота?

– Да. Суббота.

– В следующую субботу оденьте ваш фрак и цилиндр и имейте в ваших руках зонтик. Непременно. В 11 часов вечера идите себе… – он назвал угол двух улиц. – К вам подъедет автомобиль-каретка. – Он назвал номер его и приказал записать и улицу, и номер. Липман записал. – Вы ходите себе на углу и полуоткрывайте, и закрывайте ваш зонтик. Это условный знак. Дверца откроется и вы войдете во внутрь автомобиля. С сидящим в нем господином обменяйтесь только нашими знаками и не разговаривайте с ним ни слова. Он уже привезет вас туда, куда надо.

– Куда, мэтр?

Тот усмехнулся.

– Липман, прежде всего, в продолжение всего и в конце всего – дисциплина, т.е. беспрекословное повиновение и нуль бесполезного любопытства.

– Слушаюсь, мэтр.

– А теперь до свидания.

ПОСЛЕДНЯЯ НОЧЬ XI