Дети доброй надежды

Войска Кременчугской дивизии четыре месяца готовились к смотру. В начале года командование ими принял генерал-аншеф Суворов. Конец зимы и весна прошли в непрерывном учении. Тревогами, трудными маршами и переправами приучал Суворов солдат к ратному делу, показывая им войну до войны.

Он старался развить волю в пехоте, воспитать дерзость в кавалерии. Особым образом он приучал коней. Батальон, принимавший атаку, строился в каре; кони мчались на цепь солдат, но едва достигали ее — цепь расступалась; лошади врывались в каре, и тотчас же — «в награду за это» — их щедро кормили овсом.

Суворову было что показать на смотре. Атаки его конницы приобрели силу неотразимых ударов. Вышколенные лошади стремглав летели на «противника» и опрокидывали его, несмотря на штыки, ружейный и пушечный огонь...

Потемкин намеревался блеснуть Суворовым и возлагал на маневры большие надежды. Екатерине он устроил пышную встречу. Дворянство и купечество целой губернии были собраны им в Кременчуг.

От пристани вдоль всей ограды английского парка с вековыми деревьями, каким-то чудом насаженными Потемкиным, стояла толпа.

«Благородное новороссийское дворянство», недавно наделенное императрицей землями и крепостными, ожидало появления своей благодетельницы. Напустив на себя степенность, чинно стояли шустрые купцы из Херсона, Канева и Черкасс. Местный уроженец Фалеев резко выделялся среди них своим беспокойным видом. По его суетливым движениям и возбужденному лицу было видно, что предстоящее зрелище волнует его больше, чем прочих. Он был поставщиком провианта для Кременчугской дивизии, строил суда для путешествия Екатерины, за что был пожалован в подполковники, пользовался большим доверием Потемкина и в хозяйственных делах являлся его правой рукой.

Наживаясь на подрядах, на костях тысяч людей возводил он пристани, дома, хутора, склады. Мемуарист XVIII века А. Т. Болотов записал о Фалееве в своем «Памятнике претекших времян»: «Многие за верное сказывали, что слыхали от самовидцев, видевших своими глазами, что сей славный бывший любимец и во всех таких наживах сотоварищ князя Потемкина до того даже в тогдашнее время простирал свою власть и могущество, что землю в деревнях своих пахивал плугами на рекрутах. Некогда случилось, что был скотский падеж в тамошних пределах и все волы у него передохли, на которых он пахивал землю, и как пахать было не на чем, то, сказывают, запрягаемо было вдруг человек по 16 рекрут, и они принуждены были тащить плуг...»

Потемкинский размах восхищал Фалеева. И когда княжеская карета, запряженная шестеркой коней цугом; пронеслась мимо, «всеобщий подрядчик и поставщик» воскликнул:

— Вот он, князь Григорий Александрович!.. Все у него в голове да в руках!..

После этого толпа еще полчаса стояла на солнце, пока Екатерина не проследовала к месту маневров. Гости императрицы «от ее имени» разбрасывали серебряные и даже золотые монеты. Кременчугский ремесленный люд и крестьяне близлежащих деревень жадно ловили эти дары царицы, источником которых были налоги, собранные с них же самих.

Потом все двинулись на поле за городом.

Войска уже выводились на смотр.

Колонны пехоты и двадцать пять эскадронов конницы двигались в полном порядке, но с какой-то необычайной легкостью и непринужденностью, совсем не похожей на парадный строй.

Необычным был и внешний вид войск. Куртки, шаровары, легкие сапоги и удобные каски сменили прежнюю стеснительную форму прусского образца. Твердые лосиные брюки, которые перед надеванием приходилось мочить в воде, косы и пудра были отменены еще в семидесятых годах, по предложению Румянцева. Волосы солдат были подстрижены в кружок; это придавало марширующим вид чисто крестьянский.

Суворов провел дивизию перед зеленым пригорком, где стояли Екатерина и ее спутники; затем войска разделились по роду оружия, быстро расположились в разных местах огромного луга и начали показывать чудеса.

Сперва было показано, как «пушки не боятся лошадей, а лошади — пушек».

Казаки лавой шли на батарейный огонь, и бомбардиры стреляли в упор по казачьей лаве. Пушки и лошади действительно «не боялись друг друга», но все же конница побеждала своей живой, стремительной силой и брала орудия и прислугу в плен.

Потом батальон пехоты построился в каре и кавалерия пошла на него в атаку. Приученные кони рвались вперед; ни отбросить, ни остановить их было невозможно. Солдаты расступались перед ними, и всадники проскакивали сквозь строй.

Маневр повторился несколько раз. Когда дым от выстрелов рассеялся и улеглась пыль последней атаки, на земле осталось пять или шесть человек, сильно помятых лошадьми.

— Ново, весьма дерзостно и примечательно! — сказал графу Безбородко Кобенцль и переменил место на холмике, чтобы лучше видеть. — Однако, — добавил он, заметив лежавших на земле пехотинцев, — маневры не обходятся без жертв!

— Как и все новое и дерзостное, — заметил Безбородко.

Густые массы войск двигались отовсюду к центру луга, окружая пехоту, построившуюся в несколько каре, чтобы отразить натиск превосходящих сил.

Суворов прокричал резко и весело: