Дети Джедаев

Желтые огоньки поплыли дальше. Трипио снова двинулся вперед, шаги его гулко отдавались в пустом коридоре. Люк снова стал погружаться во тьму.

«Щебетунчик», — подумал он. Он вызвал осечку энклизионной решетки и толкнул серебристый шар на десять метров вверх по шахте, но в него все равно попали — четыре, а может, и пять раз. Он слышал взвизгивание рикошетящих о металл пуль. Трипио перерезал узел связи, Крей в опасности, он не мог лежать здесь…

«Чем сильнее они тебя ранят, тем сильней им захочется тебя добить».

Он увидел ее в орудийном гнезде.

Там тоже горел свет.

Она была одна. Все мониторы сдохли, пустые черные идиотские лица, дырки в зловредности Повеления, — она сидела совершенно неподвижно на углу пульта, но он знал, что она слушала. Голова опущена, длинные руки свободно лежат на коленях, он видел напряжение в том, как она дышала. Она слушала.

Один раз она посмотрела на хронометр над дверью.

— Не делай этого со мной, Гейт. — Голос ее был едва слышен. — Не делай этого.

После долгого-предолгого мучительного, тяжелого молчания, похожего на многие годы тяжелой болезни, хотя в помещении абсолютно ничего не изменилось, она наконец поняла. Она поднялась на ноги, подошла к пульту, отстучала команды: высокая девушка, в сером летном комбинезоне, висевшем на ней мешком, с висящим на боку Мечом Джедая, украшенным цепочкой танцующих морских клоунов. Она оживила экран, и Люк увидел у нее за плечом ангар с изувеченным рогаткокрылом и пустыми метрами бетонного пола там, где раньше стояла скоростная шлюпка.

Она включила линию показаний приборов, а затем, словно их было недостаточно, отстучала: ВИЗУАЛЬНАЯ ЗАПИСЬ.

Глаза Люка были глазами видеокамеры, скрытой среди кратеров неровного корпуса дредноута. Не возникало никаких сомнений в том, что пилотом Гейт был лихим. Скоростные шлюпки были десантными судами, а не истребителями, — неуклюжие в управлении, хотя и обладавшие скоростью, чтобы оставить позади почти любую погоню. И Гейт был прав, — наполовину наблюдением, наполовину инстинктом Люк почувствовал схему выстрелов, совершаемых Повелением, сложный двойной эллипс с парой скальных поворотов.

Парой, а не одним, как утверждал Гейт.

Увертываясь, падая, маневрируя среди слоев наполненной светом пыли, полускрытый кусками кувыркающихся скал, Гейт управлял скоростной шлюпкой так, словно та была имперским истребителем, скача сквозь белые полосы смерти с захватывающей дух скоростью. Он находился за пределами дальнобойности, когда шальной луч, которому никак не полагалось тут быть, продырявил ему стабилизатор.

«Чем сильнее они тебя ранят, тем сильнее им захочется тебя добить».

Должно быть, он каким-то образом справился с управлением судном, оно безумно вращалось вокруг оси, но сохраняло свою траекторию. Из пыли выплыл астероид и снес один из его двигателей, волоча его за собой…

И все закончилось.

Люк увидел как вспышка последнего взрыва на мониторе залила белым светом лицо Каллисты.

Она закрыла глаза. Слезы оставили борозды на испачканном лице. Она не ела и не спала много суток; она измотана, она вот-вот сорвется. Возможно, у Повеления имелись какие-то хитрые приемы для расправы с теми, кто проникал иными средствами, кроме десантных судов с их отсеками индоктринации. — Возможно, будь Гейт стопроцентно бдителен, стопроцентно подтянут, то сумел бы сделать то, что собирался, и вырваться, приведя подмогу.

Она повернула голову и подняла взгляд на темную шахту, похожую на перевернутый колодец, уходящий в ночь над потолком. Энклизионная решетка имела вид бледных, до умопомрачения неизменных звезд. Она медленно втянула сквозь зубы воздух и так же медленно выдохнула его.

Он снова очнулся — или подумал, что очнулся, — в полнейшей темноте, и она была там, лежала, прижимаясь к его спине. Ее тело прильнуло к нему, ее бедро касалось тыльной стороны его ноги — а нога у него не болела, сообразил он, вообще ничего не болело, — ее рука лежала у него на боку, а ее щека прижималась к его лопатке, словно зверек, тайком подкравшийся к человеку, в поисках успокоения и тепла. Его напугало напряжение ее мышц, затаенное горе.

Горе, вызванное пережитым сном, который видел и он. Воспоминанием того, кто ее предал. Необходимостью справиться одной.

Осторожно, боясь, что, если он хоть чуть-чуть пошевельнется, она убежит, он повернулся и заключил ее в объятия.

Так же как в орудийном отсеке, она сделала один вдох, держась из последних сил, а потом выдохнула.

И долго плакала, молча и без суетливости или оправданий. Горячая влага ее слез впитывалась в его драный комбинезон, а плечи вздрагивали при вдохах и выдохах.

— Все хорошо, — тихо произнес Люк. Ее волосы, такие жесткие с виду, были поразительно тонкими на ощупь, они окутывали его ладони, наполняя и переполняя их. — Все хорошо.

После долгого молчания она сказала:

— Он думал, что сама я и пытаться не стану. Он хотел спасти мне жизнь. Я знаю это. И он знал, что я пойму.

— Но все равно он решил без тебя.

Он почувствовал, что она чуть заметно криво улыбнулась, уткнувшись лицом в его грязный комбинезон.