«Уже была полная большевистская власть. На улицах все деревья были срублены, и многие дома были разрушены. По улицам ходили солдаты без погон и с ружьями. Часто я видел в окно, как эти солдаты вели куда-то мужчин, женщин и детей. Все это было в N, я помню очень смутно; помню, как на моих глазах два каких-то жида-комиссара и солдаты зарезали женщину и двоих детей и как у одного из жидов были окровавлены все руки кровью невинных младенцев. На меня этот случай произвел очень сильное и потрясающее впечатление, я в этот же день очень сильно заболел, и мне в бреду все время мерещился страшный жид-комиссар с окровавленными руками и двое детей.
Потом при наступлении большевиков мы бежали, и сколько страшных картин, которые не мог никто бы описать, пришлось мне увидеть, – все было в крови, и ручьи крови текли по всему пути железной дороги и ярко выделялись на белом снегу. Всюду по пути большевики резали убегающих. Поезд мчался с быстротой молнии, а задние вагоны горели.
На этом сочинение кончается.
Сочинение это замечательно в нескольких отношениях. Описывая виденное им уже давно, ребенок совершенно перевоплощается и пишет так, что забываешь, что это только уже воспоминания. Это как раз и доказывает, что впечатление глубоко проникло в глубь его психики. Затем оно удивительно той перестановкой, которая происходит в его середине: первая страница – это идиллический, тихий и мирный рассказ. Затем сразу, резко, идиллия обрывается, и другая страница, написанная другим слогом, другим темпом, полна кровавых описаний, заканчивающихся каким-то «совершенно недетским аккордом», изображением чего-то стоящего и
Ребенок с незажившей душевной раной в результате пережитого им личного горя. Это горе все его наполняет, и только о нем девочка, в сущности, и пишет.