Дети Филонея

В этом году первомайская суета была особенно кстати. В Реальности-2, разучивая с подшефным классом праздничные речевки, Ульяна до вечера сидела в школе. А дома ждала генеральная уборка, или мама усаживала ее писать открытки родне. И ей просто некогда было копаться в себе. Только перед сном она подходила к окну, дышала на стекло и рисовала буквы. Влад. Каково ему сейчас, без вины виноватому перед женой? Не корит ли ее, Ульяну? Не вспоминает ли о ней с досадой? Милый, красивый мальчик… В мыслях она упорно именовала его мальчиком и думала о нем с каким-то материнским превосходством — хотя не так уж велика была разница в возрасте. Думала о нем — и ждала Перехода.

Этой ночью Переход произошел.

Почему же Влад не звонит? Ульяна то и дело проверяла телефон в кармане пиджака. Обычно она отключала мобильник во время уроков, но сегодня поставила его на виброзвонок. Еще только одиннадцать утра. Может он еще не проснулся? Ульяна представила себе соломенные волосы на темно-синей наволочке. Внутри родилось странное, тягучее ощущение — будто что-то горячее оторвалось и медленно падает. Рука сама невольно коснулась груди. Но тут прозвенел звонок, громыхнули стулья, шлепнули о парты сумки. На стол легли листки с контрольной. Восьмиклассники, толкаясь, выбежали из класса. Ульяна подровняла парты, открыла форточку и пошла в учительскую.

Там уже было полно коллег. Сладкая весенняя отрава скосила и преподавателей, и уроки теперь как-то сами собой кончались раньше положенного.

За столом проверяла тетради русичка Наталья Ивановна. На диване сидела Юля — учительница физкультуры, а пять лет назад выпускница этой самой школы — хорошенькая, рыженькая, миниатюрная. Крутя на пальцах баскетбольный мяч, она ябедничала физику Павлу Альбертовичу (за глаза — Павлуше) на прогульщиков из его класса.

— И если бы они пошли домой! Я же видела из окна, они играли в футбол! Это называется живот болит!

— А вам, Юлия Петровна, не надо быть такой легковерной. Когда четыре оболтуса заявляют, что у них у всех внезапно заболел живот… Вот вы, Ульяна Николаевна, как бы поступили?

— Отпустила бы, — улыбнулась Ульяна. — Я тоже легковерная.

Павлуша ее раздражал и смешил. Он считал себя выдающимся методистом и не упускал случая поучить "молодежь". Сам он был на четыре года моложе Ульяны, очень низенький, а плечистый пиджак делал его совершенно квадратным. Павлуша был женат на учительнице младших классов Даше, и потому на всех женщин в школе смотрел гоголем. "Бедные! — говорил его самодовольный вид. — Я понимаю, что все вы меня вожделеете. Но я примерный семьянин, поэтому держите себя в руках".

— Васьков, ты что, смерти моей хочешь? — послышался низкий прокуренный голос.

— Нет, Роза Наумовна, — ответил ломкий детский. Потом кто-то шмыгнул носом.

На пороге появилась огромная седовласая дама с аккуратно подстриженными усиками над верхней губой. Она опиралась на плечо худенького веснушчатого мальчишки.

— Я, Васьков, тебе в последний раз говорю…

В этот момент Юля таки выронила мяч. Он запрыгал по столу, по тетрадкам, Наталья Ивановна неумело скрипнула по нему ногтями, мяч скатился на пол — прямо под ноги Розе Наумовне.

— Или ты, Васьков, научишься отличать синус от тангенса, — она ловко отфутболила мяч, — или всем придется мучаться с тобой лишний год. Это, Васьков, мое последнее китайское предупреждение. Ступай!

Она величественным жестом отослала несчастного Васькова. Юля вскочила с дивана, уступая ей место. Роза Наумовна вложила в полные губы сигарету и закурила. Курить в учительской было строжайше запрещено, но Розе Наумовне на правах мастодонта прощалось и не такое. Она могла посреди урока съесть бутерброд. Могла послать ученика потолковее в магазин за кефиром. А однажды она сломала деревянный угольник о чью-то твердолобую голову. Родители, конечно, жаловались, но Розе Наумовне все сходило с рук.

— Кошмар, — заявила она, звучно затягиваясь и роняя пепел на юбку. — Куда катимся? Не школа, а бардак, прости господи.

Наталья Ивановна вынырнула из тетрадей.

— И не говорите. С каждым днем все хуже и хуже. Такая деградация! Тут намедни встает один такой и заявляет: я, дескать, Достоевского не люблю и читать не буду. Я вам принес сочинение по Пелевину. Нет, нормально?

— Сочинение-то как? — поинтересовалась Ульяна.

— Что я, читала? — фыркнула Наталья Ивановна. — Получил свое "два" и ушел, улыбаясь. Что за Пелевин-то? Чтиво какое-то с лотков?

— Пелевин, дорогуша, это уже классика, — пробасила Роза Наумовна. — А бардак — это бардак. За одно это я бы Горбачева к стенке поставила.

Павлуша надменно раздул ноздри.

— Вот вы, Роза Наумовна, заслуженный учитель, а рассуждаете, как деревенская баба. При чем здесь Горбачев? При всем вашем желании совок не мог дожить до наших дней. Он был — как бы выразиться попонятнее? — экономически обречен. Вот и историк вам подтвердит. Да, Ульяна Николаевна?