Дети Гамельна. Ярчуки

Не пристало казаку перед погаными карлами отступать — Хома ткнул мелкого чёрта лопатой, сшибая обратно в дыру, да нечисть оказалась цепкой. Бес ухватился лапами за инструмент, прихватил его зубами…

Хома и охнуть не успел, как лопата оказалась погрызена до самого черенка. Да что ж за тварь такая?! Да подавись ты…

Чахлый, но грызучий чёрт немедля выплюнул выпущенный казаком остаток лопаты и вдвойне усерднее полез из ямы. Хома выхватил пистолет…

— Не шуми сразу, все полезут! — предостерегла ведьма.

Да что такое?! Откуда еще и «все»?!

— Бечь нужно! — призвал кобельер, в два прыжка оказываясь весьма далеко от клада.

— Куда?! Шпагой его руби! — Хома схватил кирку.

Панночка опередила — свистнул молот, высоко вознесенный нежными ручками, и тяжелая железяка опустилась на вытянутую башку подземного чёрта. Раздался звонкий костяной звук, но бесов череп выдержал — видать, из сплошной кости в пекле точили. Хелена немедля двинула стойкую нечисть ещё разок — звонче вышло, но чёрт лишь растопырился над разворошённым кладом, словно над нужником расселся. Прыти, правда, поубавил — лишь уродливой головой мотал. Хома ткнул его киркой под рёбра, пытаясь спихнуть в дыру. Нечисть, хоть и оглушённая, за инструмент немедля уцепилась. Казак пихал супротивника изо всей силы, но чёрт стойко упирался, его колени растопыривались всё шире и шире, разрастаясь и становясь всё голенастее. Да это не чёрт, а вовсе паук какой-то!

Клац-клуц-клац! — разнеслось над пожарищем. Панночка разошлась и крушила вражину со всего маху, только молот и летал. Сокрушить, может, и не удалось, но вбила лихая дивчина врага в дыру, словно сваю в песчаное дно пруда-ставка. Ещё корячились тонкие паучьи колени, но голова уже ниже ушла. — Хрум! — молот сломил ногу чёрта, было слышно, как тот плюхнулся на дно тайной ухоронки.

— Прикопать бы, да вот только… — начал Хома и задохся…

Из дыры вылезла тонкая рука, шустро скребя пальцами с грязными ногтями, поползла на звук казацкого голоса. Удлинялась и удлинялась, словно диковинный побег вьюнка волшебно рос. Опомнившись, Хома ударил каблуком по мерзким пальцам. Скрипели под сапогом паучьи косточки, но бесовы пальцы всё норовили ухватиться за обувку: то ли разуть казака, то ли выше взобраться. Не-не, определенно выше стремились, не иначе как к горлу!

Хелена била по живучей руке молотом, да только попасть было трудно — чертова конечность извивалась, куда там той прищемленной гадюке. Вздрагивала земля под ногами, взлетали комья от плуга-молота, металась, пытаясь спастись, чёртова рука. Все ж и по ней попадали крепко, и когда та чуть попритихла, взмокший Хома подхватил лопату и принялся скидывать измочаленную конечность в дыру. Останки руки трепыхались, подобно поганому щупальцу неведомого чудища, но всё ж шлепнулись вниз.

— Отойди, дурень! — приказала ведьма, пятясь прочь с узлом добычи и Сух-Рукой.

Хома поспешно отступил. Гух-гух-гух, — резво заработала за стеной своим молотом панночка.

— Под низ вдарь! — азартно пискнул невидимый пан Анч.

Хома видел, что в яме опять что-то шевелится, но тут панночка выдала особо крепкий «гух» и угол ещё стоящей стены начал заваливаться, накрывая яму. Поднялось облако пыли…

Чихая и кашляя, кладоискатели отошли подалее от захоронки.

— Вылезет или нет? — спросил, отряхиваясь, Анчес.

— Чего ж ему не вылезти, — с тревогой сказал Хома. — Была бы каменная стена, а то саманная. Хотя и толстая. Не, вполне может подкопаться. А может и не совладает — хороший кус упал.

— Нам до того дела нет, — отрезала хозяйка. — Ногами шевелите, хвилософы. С утра помрёт наш пан, домовина ему готова. Погрузим покойника да распрощаемся с гостеприимным Пришебом.

***

До дому вернулись благополучно. Нести увесистый горшок с золотом было несподручно. Но приятно.

Перекусил Хома добрым шматком колбасы с хлебом и тремя луковками, наскоро запил взваром, да и бухнулся почивать. Мелькнула мысль, что самое время горилки выпить, но лениво было вставать. Всё ж утомительное дело это кладоискательство. Хотя и выгодное — это же сколько за ночь золота наковыряли!

— А крепкие здесь черти, — сказал Хома сотоварищу, тоже бухнувшемуся на свою лавку.

— Да отчего черти?! — заворчал кобельер. — У тебя что ни ткни — то чёрт. Вовсе это не чёрт, а вообще маззиким[54]. Совершенно иная порода.

— Да кто их, бесов, разберет, — зевнул казак. — Расплодилось дьяволова семени — плюнуть некуда.

Кобельер спорить не стал — хозяйка дала ему на сегодня вольную, поскольку была занята пересчитыванием добычи. Потому засопел счастливый гишпанец, едва вытянулся на лавке.

***

Утром сотоварища растолкал гишпанец — пан-лях отмучался, надлежало за ксёндзом идти и иными печальными заботами заняться.

***