Дети Гамельна. Ярчуки

— Да я и не мнил надежд на миг плотской страсти! — продолжал заливаться лейтенант. — Я желал лишь припасть к коленям столь чарующей дамы, выказать своё глубочайшее восхищение! Да что б ей вечно спать с каирскими евнухами, дуре сисястой! Чёрт возьми, ну и жирная же здесь сметана! Будь прокляты здешние бабы! Зажрались, мерзавки…

Вокруг испанца засуетились селянки. Одни вытирали полотенцами сметану, вторые протягивали щедрому и явно расстроенному гостю кружку с угощением, третьи просто охали и качали головами в такт столь пылкому монологу, хоть и вряд ли понимали хоть слово…

Нарушая торжественность момента, лежащий Магнусс напомнил о себе, громыхнув несвежим бореем. Потрясенный лейтенант замолчал, взирая на негодяя, изобразившего бомбарду. Хлебнул из поданной кружки…

— Вот же Магнусс сволочь премерзкая, — покачал головой Литвин, что подсел к Мирославу. Где Збых шлялся до этого, капитан догадался. Судя по довольной роже, сметана княжичу досталась другого рода. — Ему оставили флягу в треть кварты, и как он только сумел набраться? Наш финн такой пошляк…

Мирослав пожал плечами. Ответить у капитана не выходило при всем желании — очень уж вкусна оказалась баранина. Литвин допытываться не стал, тоже решив отдать должное мясу. Зато явился Котодрал. С ходу водрузил локти на стол:

— Слушай, командир, ты помнишь сегодняшнего запорожца?

— Ну, — кивнул Мирослав.

— Слушай, а что с ним такое было, что мы его убить не могли? Ту змею мы меньше молотили, чем этого степного выродка.

Капитан дожевал кусок мяса, с подозрением посмотрел на пирожки, хлебнул пива, что тоже нашлось на столе:

— Ты что, никогда не слышал о пассауском искусстве, мой друг?

Йозеф яростно замотал головой.

— О, это искусство является величайшим из всех искусств, и заключается оно в следующем…

На голос капитана потянулись и остальные наёмники. Те, конечно, кто мог еще ходить, слушать, и не был занят лечением душевных ран, нанесённых кувшином со сметаною…

***

… - Помню, стоит наш монашек, ни жив, ни мёртв! Пырится, недомерок, как мы алтарь переворачиваем, и как давай записки свои расхватывать, где чья!..

— Алтарь-то мелочи! Мы как-то французика одного и кололи, и рубили, и стреляли раз десять! А пока на бочке с порохом фитиль не догорел, живой был! И ругался по-своему, этак заковыристо, лягушатник хренов! Вот где мастер был! А уж летел как чудно!

Магнусс заворочался, поднял голову. Мутным взором окинул соратников, что вовсю веселились, припоминая забавные случаи из жизни, относящиеся к получению у Старухи отсрочки… Опытный хаккапелит и сам бы много порассказал о призванной воинской удаче. Мог и нотхемд из баула своего достать, рубашку последней надежды, что полагалось надевать только перед самой лютой битвой…

Но сейчас было не до этого. Обильное питье так и подпирало изнутри, заставляя понимать некоторых древних мучеников. Ну и во рту было так мерзко, словно проскакал там отряд оверблюженных сарацин, гадящих во все стороны и закидывающих в колодцы всякие премерзости.

Финн поднялся, с удивлением осознал, что хоть голова и кружится, будто Солнце вокруг Земли, ноги стоят крепко.

— Кхм, — радостно возвестил Магнусс и снова испортил воздух.

— Думаешь, стоит? — оборвав дискуссию, лейтенант обернулся к пошатывающемуся финну: — Магнусс, скотина ты этакая! Мы тут говорим о всяких познавательных вещах, а ты бздишь с неучтивой трубностью!

— Кхм, — задумчиво повторил кавалерист, до которого слова испанца доходили с трудом. Впрочем, понимание, что ему здесь не рады, пришло раньше, чем хмурые наёмники решили выкинуть ведущего себя по-свински товарища. Финн дёрнул головой, что должно было изобразить поклон, ухватился правой рукой за кувшин с пивом, левой уцапав со стола добрую сушёную рыбину. Затем, повернувшись через плечо, Магнусс вывалился из сарая, чудом удержав равновесие на размокшей грязи, скользкой, будто лед.

Дождь прекратился, но было холодно, словно и не летняя ночь вокруг. Финн запрокинул кувшин, жадно глотая пиво. Ощущение обосранной пустыни из глотки исчезло, но подпирать стало куда как сильнее. Брошенный в стену сарая кувшин разлетелся на куски, а наёмник, помахивая рыбиной, двинулся по двору в поисках достойного для раздумчивого опорожнения места. Нагадить бы им посреди двора, через который то и дело шляются какие-то люди… Не оценят и не поймут, нецивилизованные сволочи, ещё и побить могут…

Но то ли местные селяне сроду и не знали о такой придумке, как уборная, то ли пьяные глаза подвели. Двор, вроде бы и просторный, оказался каким-то запутанным — как не иди, всё равно в серёдке грязь месишь. Прям колдовство какое-то! Этак и штаны намочишь. Стена нужна. А лучше дерево. Дуб! Ибо двухсотлетнее древо оно благородно и… и…