Дети Гамельна

— Это же наверняка ты сначала нагнал в Гамельн легионы крыс, а потом их увел, рассчитывая обмануть честных христиан! Вон отсюда, и радуйся, что твой путь сейчас лежит за Везерские ворота, а не на костер! Чернокнижник! — плюнул последним словом фон Шпильберг.

Глухо стукнула алебарда, соприкоснувшись с затылком Крысолова. Петер Гамсун не забыл унижения и поквитался с бродягой. Впрочем, грех убийства городской стражник все же брать на душу не решился и ударил плашмя.

— За ворота его! Будет пытаться войти в город, убить без промедления. Запомнили? — барон хотел было плюнуть на упавшего музыканта, но в последний момент сдержался, не желая ронять и без того пошатнувшееся достоинство.

Фон Шпильберг развернул коляску к коллегам и довольно усмехнулся.

— Учитесь, господа, как следует обращаться с мошенниками!

Ему ответил нестройный хор одобрительных возгласов.

* * *

Вечерний ветерок скользнул по кронам деревьев, колыхнул высокую траву, принес с реки сырой холодок и запах свежести.

— И потом не говори, что не предупреждали, — пробурчал монах, подойдя поближе к телу музыканта. Стражники протащили Крысолова через полгорода, от самой ратуши, и выбросили далеко за воротами. Еще и от души приложились сапогами. Особенно усердствовал старший, в потертом и не в меру грязном гамбезоне.

— Зато на руках донесли. Как гостя дорогого, — простонал Крысолов и попытался встать, хотя бы на четвереньки. Получалось плохо, руки разъезжались, но все же со второй попытки устоять вышло. Музыкант потряс головой и сплюнул кровавым сгустком.

— Пару зубов точно выхлестнули, сволота. Чтоб у них на одном месте чиряк выскочил!

Крысолов поморщился, болезненно скривился, не следовало ему повышать голос, болезненный спазм стрельнул под треснувшими ребрами.

— Один на всех? — поинтересовался Альберт. — Чирей-то?

— Ага. И чтобы жопы позарастали!

Доминиканец присел рядом, протянул избитому чистую тряпицу, заблаговременно смоченную в холодной воде. Крысолов приложил повязку к черно-синей от кровоподтека щеке, скрипнул зубами, пережидая новый приступ боли.

— Ну и зачем это нужно было? — саркастически полюбопытствовал монах. — Коли сразу было ясно, чем закончится? Можно ж было тихо уйти, не возвышая неразумный глас против людской несправедливости. Или ты из тех сектантов, что испытывают любострастие от побоев?

Крысолов помолчал, двигая челюстью.

— Для равновесия, — сказал он, наконец. — Для баланса вещей.

— Чего? — не понял монах.

— Не важно, — исчерпывающе разъяснил музыкант. — Надо было. Не убили — и то ладно.

Крысолов попробовал подняться на ноги, тяжело опираясь на плечо доминиканца. С третьей попытки получилось.

— Пошли, уж, герой, — Альберт подхватил зашатавшегося дудочника. — Там я шалашик сделал, отлежишься, завтра дальше пойдем. Пока местные не решились добить тебя к чертям.

— И что, вам, доминиканцам, и чертей поминать можно? — с живым интересом спросил Крысолов.

— Нам все можно. Даже Люциферу поклониться разрешено. Если надо очень, к вящей славе Господней.

— А сало вам можно? — Крысолов даже остановился на мгновение.

— Сало? — не понял Альберт. — Свиной жир, что ли? Можно, а что?

— Ну, слава Богу, хоть не иудеи… — ответил непонятливому доминиканцу Крысолов и медленно захромал по тропинке, не дождавшись, пока тот снова подставит плечо.

Монах лишь тяжело вздохнул, понимая, что ждать здравых рассуждений от старательно, с душой избитого товарища — неразумно.

— Альберт, не спи! Зима приснится, замерзнешь! И Святой Престол не поможет! — окликнул музыкант.

— Русины клятые… — к чему-то проворчал монах и ускорил шаг, догоняя уже довольно далеко ухромавшего Крысолова.

* * *

Неделя прошла, а показалось, что не один год остался за спиной. Подступил день святых Иоанна и Павла. День, когда Гамельн забывал, что он город почтенных, степенных бюргеров и превращался в один сплошной праздник. С песнями, танцами и вином. Как без вина?! В общем, все как на южных празднествах, которые называются «карнавалами». Только там, на югах, сплошной разврат и поношение Господа, а здесь честное веселье.

Ныне предполагалось праздновать еще и чудесное избавление от крысиного нашествия, а также изгнание преступного крысолова. В преддверии гуляния фон Шванден напился, быстро и безобразно. Уже в полдень бургомистр с трудом добрался до кабинета, кое-как притворил дверь и, свалившись на продавленную кровать, уставился в потолок. На душе у бургомистра было неспокойно с того самого дня, как из города изгнали бродягу с дудочкой.

Где-то за плотно затворенным окном Гамельн веселился, шумел, пил и радовался. Бургомистр закрыл голову подушкой и безуспешно гнал прочь мысли о том, что зря отцы города так обошлись с пришельцем. Даже с нечистью надо держать слово, если уж заключил с ней договор…