Дети гарнизона

зрителя задорное детское личико. — Я появилась на свет в ночь до первой звезды. Символично,

правда?

На пороге корабельного бара возникла вездесущая фигура капитана, осматривавшего

немногих догонявшихся на штормовую ночь крепкими напитками пассажиров. Кэп подошел к

стойке, взгромоздился на барный стульчик, что-то спросил бармена.

«Что, больше заняться нечем в шторм?» Неожиданно скитальца Ната осенило: ему бы

потихоньку, ни шатко ни валко, сваливать от «вездесущего ока» братвы, а он на виду у всех

торчит в компании эффектной женщины! И капитан смотрит пристально неспроста. «На раз

стукнет по рации кому надо, старый сексот!» Но долг джентльмена требовал по-рыцарски

отнестись к даме сердца. Он вздохнул легонько и снова подлил в бокалы. — Это просто

ностальгия. И мне жизнь представляется фарсом на три акта. Никто не знает, что будет дальше.

Но все же финал должен быть со счастливым концом, ведь правда? Живет человек, и жизнь — как

бы случайно — ставит на его пути испытания. Разные: богатством и славой или нищетой и

лихолетьем. Говорят, удачливый увидит все и возьмет, что надо. А другой будет довольствоваться

тем, что подарила судьба. Или все-таки выбирают нас?

Чем ближе Нат Берлин знакомился с чужим непростым прошлым, тем дальше оставались в

прошлом его передряги. Уходили, уносимые волнами, выдуваемые ветром перемен. И внутренне

даже радовался тому, как все разворачивается, влечет по незнакомой жизненной тропе.

День вчерашний и день сегодняшний и — что ждет впереди?— размышлял он, слушая

рассказы прекрасной попутчицы. Если эти три понятия соединены, то логичнее ответить на

вопросы, которые ставит перед нами современная жизнь. Большинство из нас рождается не

спланировано, не заранее выдающимися личностями: их имена останутся безразличны для

скрижалей истории. Ну, простой человек, простая жизнь, но если снять этот поверхностный слой

с человеческой обычной судьбы, то откроются пытливому взору такие глубины, такие потаенные

извилины жизни…

Они были последними, кто покинул бар в корабельном чреве. Нат тащился сзади, со старым

портфельчиком в руке, любуясь красивыми и манящими формами поднимавшейся по лестнице

Елены. «Ничего, будешь моей еще сегодня! Или уже завтра?» — Автоматически взглянул на часы,

его пару раз кинуло штормом неуклюже о жесткую переборку. И больно, и смешно.

— Вы мне все больше НАТО напоминаете, военно-политический союз, — улыбалась ему,

оборачиваясь. — Непоследовательны, белые цвета на флаге преобладают — ни то, не се. Ни Богу

свечка, ни черту кочерга. Но настырны. Затянули в каюту, баловник!

Нат был взволнован, тыкался ключом в дверь своей каюты.

— Кто мог просветить в сложной интимной сфере тогда, если не подруги, с которыми я

дружила все школьные годы? — Попутчица продолжила свою исповедь в Натовской каюте, с

ногами забравшись в кресло и держа на отлете тонкими пальцами время от времени слегка

вздрагивавший и оттого тонко звеневший бокал с крепким янтарным напитком. — Так вот,

слушайте дальше. Конечно, сказалась сексуальная революция, накрывшая нашу страну в начале

девяностых. Кино с гундосым переводом, первые фотографирования голышом, как сейчас

говорят — ню! А тогда — срамота, вожделенная, всезаполняющая!

— Гримасы переходного времени, — поддакивал Нат, довольный поворотом разговора в

фривольное русло. — А ваш первый сексуальный опыт? Фоточку бы... ха-ха... — неловко и

хмельно подшутил он.

— Вот на снимке все мы втроем. Конец девятого, кажется. На уборке школьного сада. Наше

звено тогда собрало больше всех. Я посередке. Как крошка Тиль между великанами

Уленшпигелями.

— Не понял, — не сразу врубился Нат. — Что-то вам хорошо знакомое — Тили, Шпигели?

— Шпигели-мигели. Неважно, проехали! Так называла нас училка по литературе, —

усмехнулась. — Вот эта, с лопатой, грудастая — Тонька. Работала, как трактор. А видная

красавица с буряками в руках на фотке — это Окси,— она вздохнула немного грустно.

С фотографии смотрели не по-детски развившиеся девахи.

— На этой мы летом, после девятого. Фотографировал один прапорщик, Жень-Шень. Между

прочим, довольно неплохо, как по гарнизонным меркам.

— Какую смелость надо было иметь, — искренне удивлялся Нат, — в начале девяностых, в

гарнизоне.

— Да, и первый успех. Жень-Шень даже продавал где-то наши картинки, множил на

принтере, даже на машину себе заработал. — Расшалившаяся собеседница задорно рассмеялась.

— Представьте, и вдруг мне предлагают в Стамбуле отсняться в «Плейбое»?

— Так-так... — подсуетился Нат, наливая себе виски и зашторивая иллюминатор.

Они очутились почти во мраке, который не могли разогнать даже светлячки зажженных

сигарет и слабый свет настенного бра.

— Вот он, смотрите,— она протянула глянцевый журнал.