Дети гламура

Подумав так, он искоса взглянул на Ольгу и горько усмехнулся своим мыслям. В конце концов, она уже далеко не девочка, дурой никогда не была и не решится на такую смехотворную глупость. Она и сама понимает, что при ее богемном образе жизни ребенок был бы только обузой. Для обзаведения семьей ей нужно очень многое изменить в своей жизни, а она что-то пока не выказывает намерения это делать…

Жених с невестой вели в уголке свой собственный неспешный разговор.

— Мне очень нравится этот домик… Мы тут будем жить?

— Летом…

— Только его, наверное, тяжело убирать.

— Глупенькая моя, но не заставлю же я тебя со шваброй бегать! У меня есть женщина, она приходит убирать.

— Здесь?

— Что — здесь?

— Здесь убирается?

— И дома тоже. Ее зовут Алла Сергеевна, она очень славная.

— Молодая?

— Юлька! Это что, ревность? Ей за пятьдесят!

— Ну что ж, моя матушка в таких случаях говорит: «Еще не перестарок…»

У Лаврова вдруг кольнуло в сердце. Пятьдесят… Столько же лет было его жене. А Юля еще ничего не знает о том, что он был женат, не знает, что он вдовец… Это обман, а он не должен ее обманывать. Но он скажет, сегодня же скажет.

Музыка вдруг оборвалась, и в наступившей тишине стало слышно, как бьют за стеной часы. Старинные, некрасивые часы, размером с хороший платяной шкаф, отбивали удары гулко, с хрипом, с оттяжкой.

— Лишь пробьет двенадцать раз… — зловещим шепотом провозгласил Малыш.

— Тихо! Кто-то подъехал, — заметил Лавров.

И часы не успели еще до конца догреметь свою старую, скучную песню, как на пороге показалась улыбающаяся Жанна:

— Привет! Что ж вы, паразиты, меня не позвали… — и осеклась, глядя на Юлю. — Ребята… А что происходит-то?

— Видишь ли, Жанночка, — пришел в себя Лавров. — У нас тут маленький праздник, типа помолвки. Юля согласилась выйти за меня замуж. Мы и тебя собирались позвать, конечно, ты не думай, — увещевал он ее, чувствуя, как начинают мучительно гореть щеки. — Но у тебя мобильник не отвечал, а я…

— Очаровательно, — мягким, неприятным голосом ответила Жанна. — Я поздравляю тебя, Лавров, и тебя, Юля, тоже. Странно, почему ты, уходя утром, не смогла мне сказать о намечающемся торжестве. Хотя надушиться моими духами и одолжить без спроса мои серьги ты, конечно, не позабыла. Допустим. Странно, что Кирилл, с которым я говорила сегодня — по тому самому мобильнику, что весь день не отвечал, — не упомянул о вечеринке. И Олег, с которым мы болтали в аське, тоже воздержался от приглашения. Все это странно, ребята. И из этого я делаю один-единственный вывод. По-сволочному вы со мной поступили, вот что. Благодарность моя не будет знать границ. Продолжайте веселиться.

И Жанна вышла, споткнувшись о порог. Очень бледная Юля трясущимися руками вынимала из ушей сережки.

— Ну, это прямо я не знаю, — пробормотал Кирилл. — Лелька, что ты там возишься?

— Туфли ищу, — пробормотала Ольга.

— Не надо, она уже уехала. Слышишь? Черт, Лавров! Неловко-то как получилось!

— Правда, — вздохнул Дмитрий. — Но я думаю, все утрясется как-нибудь.

Ему уже хотелось, чтобы все уехали. Он мог думать только о будущей ночи.

ГЛАВА 10

— Я думаю, тебе подойдет вот это, — сказала Юля, рывком снимая с вешалки брючный костюм — строгий и роскошный, шелковый, цвета старого вина.

Мать послушно закивала. Дочери видней. Ишь, как выправилась, какое на ней красивое платье, какая прическа! А какого мужика отхватила — молодой, видный! И не паразит какой-нибудь, который норовит на дармовщинку попользоваться, а богатый, предложение сделал! Она всегда знала, что дочери здравого смысла не занимать. Юля умница, не в нее пошла. Уж точно не в нее.

Татьяна Витальевна увидела дочь из окошка. Юля стояла на перроне в красном платье. В красном, удивительно красивом, удивительно шедшем к ее бледному лицу, темным волосам. И настигло, оглушило воспоминание: дочь в красном стеганом атласном одеяле, крохотная мордаха кривится, ребенок жалобно хнычет, он голоден, а молоко приливает к груди так сильно — до боли. Она почувствовала знакомое томление, слепой порыв материнской любви, беспощадной и бесконечной, — когда с подножки поезда кинулась к дочери, обняла ее, зарыдала, но та была, как всегда, спокойна и холодно приговаривала, поглаживая ее по спине: «Ну что ты, что ты». А потом еще был красивый молодой человек, который так ласково улыбался ей и, кажется, даже робел немного, и душистая прохлада внутри невиданной машины, и тишина голубой спальни в доме будущего зятя! Спальню отвели ей, и некоторое время пришлось посидеть на застеленной голубым атласным покрывалом кровати, зажмурившись, чтобы не выпустить неожиданных, никчемных слез. Девчонке удалось! Она была права, она создана для этого мира, для алмазного сверкания, и дивных ароматов, и атласной гладкости. Остается признать ее правоту.