Дети гламура

«Эта девушка дежурила той ночью и видела меня!» — соображал Олег, ковыряясь ключом в сердце замка. Дверь не открывалась, и через несколько минут до Олега дошло, что он не закрыл ее на замок, когда выходил, а просто прикрыл. «Эта девушка знает и выдаст меня. Она смотрела с таким страхом… Это и понятно. Бедненькая, она и не понимает, что ей ничто не угрожает. Я — самый безобидный убийца в мире. Если… Если на меня не «найдет»…»

Тошнотворный ужас снова накатил на него. Да, это может случиться с ним в любой момент — если уж настигло, овладело им один раз, значит, теперь путь открыт, шлагбаум поднят.

— Надо скорей закончить все это, — сказал Олег самому себе и скрутил пробку на бутылке.

В это время в дверь позвонили, и Олег чуть не завопил от смешанного чувства страха и радости. Он не сомневался — это пришли за ним. Он не успел! Не успел наложить на себя руки!

— Кто там? — спросил он неизвестно зачем.

Но из-за двери услышал голос Андрея. Этот голос прозвучал из другого мира, замечательного, легкомысленного, сияющего мира, куда Олегу теперь не было доступа. И он понимал это, поэтому и не стал открывать дверь. Но нежданный сигнал из внешнего мира и короткий разговор неожиданно вывели его из тупого оцепенения. Он сел за стол, обхватил голову руками и вдруг посмотрел на окружающее совершенно другими глазами.

Прокуренная комната, размокающие в спиртовой луже окурки. Тяжелый запах немытого тела. Махровый халат, залитый чем-то — кетчупом? Или… Да нет, кетчупом!

Минута просветления совершила чудо. Олег медленно, заказывая себе каждое движение, включил кондиционер — тот мерно загудел, прогоняя на улицу табачный дым. Потом Олег смахнул со стола в пластиковый пакет для мусора окурки и объедки, вытер стол влажной губкой.

Он отправился в душ и долго стоял под горячими, колючими струями. Вылез, расчесал перед зеркалом мокрые волосы, надел голубые джинсы и новую майку. А потом сел перед столом, достав предварительно из бара чистую рюмку, а из холодильника вакуумную упаковку ветчины. Красиво разложил тонкие ломтики на тарелке, сел, налил водки… И когда услышал звонок в дверь — уже знал, что теперь вот точно пришли за ним, быстро опрокинул рюмку водки, аккуратно закусил, потом встал, подошел к письменному столу, что ютился в углу комнаты, вынул из верхнего ящика небольшой пистолет и, мучительно сморщившись, взял в рот холодное, сильно пахнущее маслом дуло…

ГЛАВА 22

Тихо плакала Юля.

— Ну зачем, зачем он пытался… пытался сделать это? — в тысячный раз спрашивала она у Лаврова.

Они сидели в маленьком кафе, куда Дмитрий вызвал ее по телефону прямо из студии.

— Понятия не имею, — устало вздохнул Дмитрий. — Счастье, что все так обошлось. Спешил ли он, или был не в себе, или инстинкт самосохранения включился — но пуля прошла вкось и вышла через щеку, выбив несколько зубов.

— А сейчас он как?

— В больнице, уже почти пришел в себя. Врачи говорят, что кроме истощенной нервной системы и порядочной концентрации алкоголя в крови, у него ничего нет. Я оставил с ним Андрея… Откровенно говоря, по сравнению с Малышом мы все выглядели как последние свиньи. Пропал человек, а нам и горя мало… Один он заволновался, пришел ко мне и потянул к Олежке. Мы из-за двери выстрел услышали, я чуть с ума не сошел. Сам не помню, как дверь высадил, плечо посинело и до сих пор болит.

— Бедненький ты мой…

Олег действительно пришел в себя, вернулся и первым делом потребовал к себе, несмотря на сопротивление врачей и Андрея, «кого-нибудь из убойного отдела».

— Можете не беспокоиться, об огнестреле предупреждаем милицию сами, — объяснили ему врачи, но он все равно просил о чем-то, пока не пришел следователь.

Олег потребовал, чтобы все остальные вышли из палаты. О чем он говорил со следователем — неизвестно, но тот вышел из палаты, покачиваясь и вытирая пот со лба большим платком в синюю клетку. И только после этого Олег спокойно дал сделать себе несколько уколов и сказал Андрею:

— Э-эх, как теперь там без меня мой Копейкин справится? Кто ему, бедняге, имидж разработает?

Депутат Виктор Михайлович Копейкин, у которого Олег служил помощником, поначалу стыдился своей выдающейся литературной фамилии.

— Тоже мне, наградили родственнички, — сетовал он, почесывая блестящую, в отличие от его ораторских способностей, лысину, — разве с такой маркой станешь когда-нибудь настоящим политическим тяжеловесом?!