Дети горчичного рая

– Ты что же, не намерена получать эти деньги? – спросил Коттон, помахивая стодолларовой бумажкой.

– Нет, сэр. Простите, сэр, мой мертвый муж не продается, – сказала Темпи и тихонько вышла из кабинета.

На могиле Цезаря не было речей. Когда гроб опустили в землю, появился запыхавшийся дядя Пост. Его опять подвел оливковый автомобиль. Старик был очень расстроен последними происшествиями. К тому же ему и самому приходилось круто: после вечера в «Колорадо» его вызвал к себе начальник почтовой конторы и целый час допрашивал старика об его связях с «красными». В конце концов дяде Посту пригрозили увольнением, если он еще раз примет участие в подобном бунте. Старый почтальон ожесточился и, если бы начальник не отпустил его, наверное, наговорил бы ему дерзостей. Явившись теперь на похороны, он пробормотал что-то сочувственное Темпи, поздоровался со всеми, кого знал – а знал он решительно всех, – и подошел к Салли:

– Что нового, мэм?

Салли махнула рукой:

– С тех пор как вы были, дядя Пост, никаких перемен. Бесконечные репортеры, звонки, анонимные письма с угрозами. А наши тем временем заперты в тюрьме, и неизвестно, когда их освободят и освободят ли вообще.

Старый почтальон вздохнул.

– Да, штука скверная, – сказал он. – Вчера я был в тюрьме у мистера Ричардсона. Еле-еле добился пропуска. Ох, и осунулся же он, бедняга! Говорит, что раньше его дело хотели выделить, припаять ему покушение на убийство, а теперь объявили, что будут судить всех вместе за «заговор с целью ниспровергнуть существующий строй», – с трудом выговорил старик непривычные «ученые» слова.

Салли горестно кивнула.

– Знаю. Слышала от защитника, которого прислал ко мне доктор Рендаль, – сказала она. – Защитник говорит, что необходимо оттянуть суд: газеты так всех настроили, что нашим неминуемо грозит обвинение. Но судья ни за что не соглашается на отсрочку.

Маленькое лицо Салли посерело, сделалось еще более мальчишеским и скуластым.

– Была сегодня утром у моих. Оба держатся молодцом. Джим уверен, что за него вступятся все его друзья из конгресса мира. А Чарли прямо бросился ко мне и говорит: «Ма, я, как Джон Браун, заключен в тюрьму и страдаю за справедливость! Ты гордишься мной, ма?» – «Ну конечно, – говорю, – я горжусь тобой, сынок. Ты у меня смелый и настоящий человек, и отец тоже гордился бы тобой теперь». – И Салли смахнула слезу.

Похоронная церемония была окончена. Свежий холм, покрытый букетами и венками, вырос на кладбище Горчичного Рая.

К Салли подошел Джордж Монтье, потерявший свою ослепительною улыбку.

– Сегодня на заводе в обеденный перерыв митинг протеста, – сказал он. – Будут выступать секретарь профессионального союза и еще несколько рабочих. Беннет сказал, что у них в типографии выйдет специальный листок с протестом и все рабочие дали уже свои подписи. Гренджерские рабочие тоже присоединяются к нам… Вы не грустите, миссис Робинсон, – обратился он к Салли: – мы добьемся их освобождения. Верьте мне.

Салли благодарно улыбнулась ему. Ей так хотелось верить!

У ворот кладбища кучкой стояли ребята, горячо обсуждая что-то свое. Нэнси и Вик Квинси все еще держали за руки сынишку Цезаря. Малыш был серьезен и во все глаза смотрел на своих покровителей. Он видел, что они чем-то взволнованы.

– Это ты пустяки говоришь, – возражал Вик Квинси разгоряченному Джою Беннету. – Просто ты начитался разных приключенческих романов, вот тебе и кажется, что можно в жизни поступать, как в книгах. Нет, брат, в жизни куда труднее! – И Вик посмотрел на товарища так, будто сам был многоопытным всеведущим старцем.

– А я говорю: можно устроить побег! – настаивал Джой. – Я берусь передать Чарли при свидании напильник.

– Ох, не думал я, что ты такой маленький! – покачал головой Вик. – Вырос больше меня ростом, а ума не видать. Да куда же они денутся, даже если им удастся перепилить решетки камер, открыть железные двери и передушить всех часовых и еще не знаю кого! Куда ты спрячешь, например, Джемса Робинсона, которого знает вся Америка!

Джой Беннет смущенно замолчал. Он не сообразил, что будет с беглецами после задуманного им побега.

– Ну дай ему хоть помечтать, Вик, – вмешалась вдруг Нэнси. – Так хорошо иногда помечтать о чем-нибудь… – Она устремила вдаль большие, грустные глаза. – Я иногда вот мечтаю, что я птица и могу лететь, куда хочу. А иногда воображаю себя знаменитой поэтессой… Конечно, это глупо, я знаю… Вик облизал сухие губы.

– Нет, Нэнси, это вовсе не глупо, – сказал он откашливаясь. – Это совсем не глупо, и я тоже часто воображаю что-нибудь хорошее.

– И я! И я воображаю! – подхватила Мери Смит, во всем копирующая Нэнси. – Только… – она пригорюнилась, – с тех пор как Чарли сидит в тюрьме, я больше ничего не воображаю. Я только хочу, чтобы он поскорее вернулся к нам!

– Опять глаза на мокром месте! – с возмущением сказал Бэн Квинси. – Бери пример с меня, с брата Вика и Василя: наши отцы сидят в тюрьме, а мы и не думаем хныкать!..

– Довольно вам препираться! – остановил мальчика Василь. – Давайте поговорим о наших делах… Нэнси, сделали вы с Мери что-нибудь?