Дети города-героя[сборник 1974]

Горинцев поздравляли с успехом и присвоили молодой бригаде звание фронтовой. Не просто фронтовой — имени прославленного полководца Героя и Маршала Советского Союза Жукова…

«Леонид Зуев — 403 процента. Считать мобилизованным» — так гласит еще одна запись в блокноте.

Четыреста три процента! Скажем прямо, отлично. Но удивляться этому не приходится. Недаром, когда Зуев пришел на завод, он написал в своем заявлении в отдел кадров:

«Прошу считать меня мобилизованным. Хочу работать для фронта».

Именно это желание, стремление стать на место тех, кто ушел из заводских корпусов, чтобы сменить оружие тыла на винтовку, а не потребность в заработке, было той движущей силой, которая привела к станкам большинство ленинградских подростков. Именно это заставляло их применять все свое только что приобретенное умение, все свои силы на то, чтобы давать продукцию не за себя одного, а за двоих, троих, десятерых. Да, и десятерых тоже…

О стахановцах в блокаду писали чаще всего предельно коротко. Выходила «Смена» в войну на двух страничках. Площади на них всегда не хватало. Каждую строчку приходилось брать с бою. Вот и сообщали: «Стахановец имярек выполнил норму на столько-то процентов». И этим ограничивались. А как выполнил, за счет чего, не раскрывали. Получалось, что выполняли и перевыполняли на одном только энтузиазме.

Слов нет, энтузиазм был тогда и вправду основной движущей силой. В борьбе с врагом, которую вел в годы войны советский народ, равнодушных быть не могло. Но кроме энтузиазма требовалось еще и умение. Вот такое, например, как у Николая Долодугина. Об этом замечательном пареньке в моем блокноте записано точно так же, как и обо всех остальных ленинградских подростках: «Николай Долодугин. Н-ский завод». Но я отлично помню, что этот Н-ский завод был на самом деле Невским машиностроительным заводом имени В. И. Ленина. Именно там работал в начале войны юноша, имя которого дало название мощному движению молодых стахановцев военного времени. «Работать по-долодугински» — значило работать только отлично, по-фронтовому, за нескольких человек одновременно.

Результаты, которых добился Долодугин, были настолько значительны, что при всей недостаче «жилплощади» «Смена» нашла на сей раз место, чтобы раскрыть «секреты» молодого стахановца, дававшего от семи до десяти норм ежедневно.

«Секреты» эти были, впрочем, доступны каждому. Первый и самый главный из них заключался в том, что Долодугин за короткое время настолько досконально изучил свой сложный токарно-револьверный полуавтомат, что станок этот, как с уважением говорили старые, опытные рабочие, «пел под его руками».

Характерным для Долодугина было и другое. Он умудрялся экономить рабочее время буквально на всем. Подводит, например, его сосед по цеху резец. У соседа на этой операции заняты обе руки. А Долодугин правой рукой подводит резец, левой включает фрикцион. Затупится у соседа резец. Он останавливает станок и идет за другим резцом. У Долодугина запасной резец всегда под рукой. Долодугин от станка ни на шаг. Сосед пускает станок на 340 оборотов. Долодугин не боится пустить на 480. В итоге сосед Долодугина, неплохой токарь Чистяков, снимает со станка за смену 180–200 деталей, Долодугин — 300.

Своими секретами Долодугин охотно делился со всеми. В том числе и с Чистяковым и со своей ученицей Надей Лянгасовой. Лянгасова стала вскоре давать не одну, а три нормы за смену и не без вызова заявляла, что недалеко то время, когда она догонит, а потом и обгонит своего учителя.

Долодугин искренне радовался «угрозам» Лянгасовой. Но узнать результаты разгоравшегося между ними соревнования не пришлось.

Когда я в последний раз видела Долодугина за станком, он уже еле держался на ногах. Каждое движение давалось ему с величайшим трудом. А еще через короткое время я узнала, что Долодугин умер. Умер от голода…

Зимой сорок второго года, когда ледовая трасса вступила в строй, на помощь ленинградцам поднялась буквально вся страна. Но для Коли Долодугина хлеб, доставленный в Ленинград по льду Ладожского озера, пришел слишком поздно.

До победы, увы, не дожили многие подростки. Одни умерли от голода и холода. Другие…

Работала на Кировском заводе уроженка Смоленщины — тихая, малоразговорчивая Фрося Фроленкова. Держалась она в цехе робко. Старалась быть незаметной. Но товарищи оценили ее быстро. Ведь главным мерилом тогда было отношение к делу, а Фрося работала быстро, четко и очень честно, что называется, с полной отдачей.

Фросе очень хотелось попасть в одну из прославленных на весь Ленинград молодежных бригад — Марии Забирохиной, Вали Королевой, Вали Семеновой, Бриньковой. Но Фросю ни в одну из бригад не включали. Ее держали в резерве. Где узкое место, где прорыв, туда ее и направляли. Фрося не возражала. Не такое нынче время, чтобы требовать работу по вкусу.