Дети грозы. Книга 1. Сумрачный дар

12 день пыльника (за день до битвы в ущелье Олой)

Валанта, Риль Суардис

Дамиен шер Дюбрайн, полковник МБ, Тихий Голос императора и прочая

Дайм покинул постоялый двор с первыми лучами солнца. В этот раз он путешествовал инкогнито: потрепанная дорожная куртка, тощая седельная сумка и недорогая шпага на поясе – ни дать ни взять безземельный шер, едущий наниматься в королевскую гвардию. Даже характерный горбатый нос, сросшиеся брови и бирюзовый цвет глаз он временно заменил на что-то непримечательно-южное.

Пока селяне не успели заполонить Юго-западный тракт повозками, пылью и суетой, Дайм ехал не спеша, наслаждаясь птичьим гомоном и запахами едва проснувшегося леса. Для полного счастья не хватало лишь одного – запаха только что прошедшей грозы. Почему именно грозы, Дайм бы не смог сказать при всем желании. И почему несколько последних ночей ему снится гроза – тоже. Разве что списать сны на предчувствие бури, ожидающей его в Суарде…

Свою бурю он уже пережил. Высказал Люкресу все, что думает о его политических играх, вызвал его на дуэль, еще немного – и убил бы единственного из братьев, кто видел в нем человека, а не цепного пса. Остановил его император. Всего тремя словами: «Я так решил».

Единственное, что мог сделать Дайм – это склонить голову и ответить: «Как прикажете, ваше всемогущество».

Ни слова против. Ни слова, ни жеста, ни мысли. Император всегда прав, воля императора – закон. Для Дайма – безусловный, не терпящий ни вопросов, ни даже тени несогласия.

От ослепительной вспышки боли Дайм поморщился: печать верности напоминала, что думать об императоре и его воле следует исключительно с благоговейным восхищением. И любовью. Искренней любовью. Если, конечно же, Дайм не хочет валяться где-нибудь в придорожной канаве мозгами наружу.

Так что он десять раз повторил про себя умну отрешения, привычно пожелал отцу жить вечно и никогда не страдать чирьями на высочайшей заднице. Помогло. Печать успокоилась, боль отступила, и жизнь снова стала прекрасна. Вот уж чему Дайма выучила служба, так это умению радоваться тому, что имеешь. Когда в любой момент можешь потерять все и влипнуть так, что смерть покажется счастьем – хочешь или нет, а начинаешь ценить птичье пение, рассветы и улыбки прекрасных дам.

Улыбки, но не прикосновения. Что ж, и на том спасибо.

Криво усмехнувшись, Дайм подтянул новенькую лайковую перчатку. Гладко-черную, палаческую. Такие перчатки он носил всегда, не снимая даже на свиданиях с дамами – императорский бастард должен иметь яркую придурь и давать пищу слухам, иначе слухи сожрут его сами.

Подумать обычное «подавятся!» Дайм не успел, его внимание привлекло шуршание в придорожных кустах и резкий «запах» деревенского идиотизма и жадности. Боевое заклинание само собой запульсировало в ладони, но Дайм погасил его: много чести разбойничкам, ради них портить перчатки. Ни арбалетов, ни мечей у них не было, лишь самодельный лук и дубины. Выдержки тоже не оказалось: стрела просвистела в локте слева и поразила ежевичник на обочине.

– Вылезайте, почтенные. Бить не буду.

Приглашение Дайм сопроводил магическим приказом – лиловые нити потянули ничего не понимающих парней на дорогу. Все четверо щеголяли деревянными сабо, домоткаными рубахами и прическами под горшок.

– Э… утречка вам, почтенный. – Самым храбрым оказался горе-разбойник с физиономией записного плута.

– И вам не хворать, – отозвался Дайм. – Что ж вы, юноши, потеряли в кустах? Малина не поспела.

– Да, эта… с лошади-то слазьте.

Шутник недовольно всхрапнул и скосил на деревенщину хищный лиловый глаз: он терпеть не мог, когда невежды обзывали его лошадью.

– Зачем? – зануднейшим тоном поинтересовался Дайм и погладил редкое, умнейшее и красивейшее существо по белоснежной шее.

А заодно прощупал детинушек на предмет сюрпризов от поклонников его обаяния. Навскидку Дайм бы назвал четверых принцев крови, десяток герцогов и пару дюжин графов, с удовольствием одаривших его заговоренным болтом в спину или отравленной колючкой в сапог. О честном клинке в живот сиятельные шеры разве что видели горячие сны.

– Дык эта, – почесав дубиной грязную пятку, пояснил здоровяк с глазами больной коровы. – Нас четверо, а вы один, почтенный. Делиться надо.

– Делиться? О, какие прогрессивные идеи у вашего папаши, почтенный.

Здоровяк насупился, пожевал губами и буркнул что-то неразборчивое в защиту нецензурно обруганного папаши.

– Слазьте по-хорошему! – пришел ему на помощь плут.

– Ага, слазьте, пока мы добрые! – поддержал его самый мелкий.

Лучник-мазила молча прятался за спинами дружков, пытаясь строить зверскую рожу и подрагивая подбородком. От всех четверых разило дурью, ленью и злобой.

Дайм расслабился. Подарочков нет, дурь у разбойничков своя: наслушались в кабаке баек о сладкой вольной жизни и удрали от своих коров или кого они там пасли. Спрятав ухмылку, Дайм покачал головой и одарил живописную группу укоризненным взглядом.