Дети Грозы

— Не беспокойся. — Шу загнала обратно ненасытное нечто и повернулась к эльфе, пока удивленные и немножко испуганные мальчишки не влезли вперед. — Балуста, ты не против пока остаться здесь? Немного отдохнешь. Уйдешь, когда пожелаешь.

— Спасибо, Ваше Высочество. — Эльфийка всматривалась в Шу, напряженно и выжидающе. Словно хотела потрогать, но боялась.

Повисло молчание. Шу пыталась срочно придумать, что же сказать Бертрану. Мальчики просто выжидали, не решаясь вмешиваться — хоть они и не видели взбесившейся магии, но достаточно хорошо знали и Шу и Эрке, чтобы понимать серьезность ситуации. Сам Ахшеддин тоже напряженно обдумывал нечто — и, судя по режущей глаз белизне, результат его размышлений обещал кому-то прийтись не по вкусу. А эльфийка ждала. Как голодный волчонок, готовый в любой момент укусить или сбежать, но все равно подбирающийся к манящему вкусному мясу.

Решать надо было быстро. Очень быстро. Ещё несколько минут, и вернется кухарка с помощницами. И придет полковник, не найдя детей в библиотеке или по комнатам.

— Идем!

— Шу…

Они с Эрке заговорили одновременно, и явно об одном и том же. Шу кивнула, предоставляя светлому и дальше объясняться с эльфийкой, а сама повернулась к мальчишкам.

— Бегом в мою комнату.

* * *

Левое переднее колесо недовольно скрипело, вторя ворчанию Шиссека. По-хорошему, следовало остановиться… но стоило только вспомнить тех двоих, и вожжи сами собой щелкали, подгоняя уставшую конягу.

— Да чтобы я… да ещё раз! Провались они в Ургаш!

Узкоглазый Че Убри, как всегда с непроницаемой физиономией, молча слушал. И ждал, чем сердил хозяина цирка ещё больше. Рассказывать о том, как его напугали безусый лейтенант и девчонка, было стыдно и мерзко.

После представления Шиссек не стал ничего объяснять, просто прикрикнул на всех скопом, чтоб немедленно собирались. А тупые вопросы «почему да зачем» пропустил мимо ушей. Видимо, бездельники еще не пропили последние мозги — догадались, что приставать к нему выйдет себе дороже. Только дочка заикнулась было: «а где рыжая?» Но, получив рявк: «продал!» — отстала.

Уже стемнело, и дорога среди редкого можжевельника казалась серой рекой, перечеркнутой змеями черных теней. Три золотых за пазухой не могли согреть Шиссека и прогнать дурные мысли. Знал ведь, что связываться с лесными духами не стоит. Знал! Но понадеялся, что раз диковинка честно выиграна, невезение не прицепится. Целых три года надеялся, почти поверил…

Когда дорога исчезла — вот только что была! — и недоумевающая лошадка остановилась, почти упершись мордой в колючки, Шиссек понял, что невезение не прошло мимо. Че Убри, как назло, уснул, а дочки вместе с силачом и акробатами ехали во втором фургоне. Шиссек пихнул хмира в бок, но тот не пошевелился.

Поминая для храбрости эльфьих предков до седьмого колена, он вгляделся в темные ветви. Даже протянул руку и пощупал — вдруг морок? Но можжевельник был настоящим, колючим и ароматным. Низкорослые деревца обступили фургон со всех сторон.

— Эй, Убри!

Окликнув приятеля, Шиссек повернулся к нему. И чуть не упал: на месте хмира сидела рыжая тварь, сверкала кошачьми зелеными глазищами и злобно скалилась.

— Убри! Где ты, шис тебя багдыр! — заорал Шиссек, вскакивая.

Ответом был шепот ветвей.

Шиссек зажмурился и потряс головой в надежде стряхнуть морок. Попятился и оступился.

Не позволив свалиться, его подхватили жесткие руки.

— Что ж вы так, достопочтенный? Неаккуратно! — раздался над ухом тихий холодный голос. — Так и упасть можно. Запачкаться.

— Или достопочтенный не боится запачкаться? — вступил девичий голос.

— Достопочтенный ничего не боится, — отозвалась эльфа.

— Достопочтенного не ловили…

— …не надевали ошейник…

— … не продавали за марку…

Голоса кружились, свивались в жгуты и жалили — он пытался отмахнуться, хотел бежать, но застывал, не понимая, кто он и где. Его засасывал водоворот образов, воспоминаний…

Игра в кости — он за столом, пьет вино и хлопает ладонью: мой выигрыш! Оборачивается и встречается с зелеными эльфьими глазами. На миг мир раздваивается, накатывает тошнота — и он видит себя со стороны, из темного угла. Пьяный хозяин подзывает его, хватает за волосы и толкает к незнакомцу. Слушайся, тварь!

Тряский фургон. Жара. Вторые сутки без воды: пока не подчинишься, пить не будешь!

Площадь. Представление. Толпа. Улыбки и смех. Жадный взгляд шарит по телу. Жесткие руки, рвущая боль в паху. Улыбайся, тварь! За тебя заплачено!

Он кричал и умолял — не надо! Но хозяин не слушал. Длинный клоун доставал плетку и обрушивал удары на его спину, смеялся над его слезами, пользовался его телом — раз за разом.

Он рвался из рук, что держали его — но не мог убежать от себя. От достопочтенного Шиссека и его похоти. От отчаяния. От боли, страха и унижения. От ненависти к хозяину. К себе.

* * *

Вскоре из Креветочной бухты вместе с провизией в крепость Сойки привезли слухи.

Первой услышали зловещую историю о лесной нечисти и темном колдовстве кухарка и рядовые, что помогали выгружать бочонки, мешки и корзины. К обеду новость расползлась по всей крепости.