Дети и смерть

У меня был такой же опыт, тоже во Франции, с человеком, который несколько недель был в больнице и не отзывался ни на что: ни на вопросы, ни на предложения, — он просто молчал. Я сказал его врачу: «Вы не возражаете, если я просто посижу с ним?» Тот пожал плечами. Тогда я так и сделал в свой выходной день, чтобы ему было все равно, что я делаю. И вот я сел и стал смотреть на этого человека. Он тоже сидел, и мы смотрели друг на друга. Помню, я просидел около десяти часов, я человек терпеливый. И в конце этих десяти часов он неожиданно сказал: «А почему вы здесь сидите?» Я ответил: «Потому что мне нравится сидеть рядом с вами». — «А почему?» И мы продолжили разговор, и это было началом излечения. Я не хочу сказать, что можно лечить шизофреников, просто проводя с ними время, — я не настолько глуп; но я хочу сказать, что очень многих людей можно было бы уберечь от постепенного ослабевания их сознания и эмоциональной сферы, если сидеть рядом с ними и не считать, что человек, которого кормят, моют, о котором заботятся, уже получает все необходимое. Нет, людям нужно общение, им нужна человечность, и когда кажется, что человек вообще неспособен общаться, если вы просто сядете и подержите его за руку, вы что-то сделаете для этого человека. Он, скорее всего, не скажет вам об этом, но может наступить момент, когда этот человек отзовется, и тогда вы узнаете, что не зря потратили время, просто сидя рядом. Если подумать о том, что мы все равно теряем время, почему бы не потерять его с пользой. Почему бы не сидеть и думать о своем — важном или неважном — рядом с человеком, которому нужно наше физическое присутствие и наша рука, вместо того чтобы думать о чем-то своем, сидя в кресле перед телевизором, который мы даже не смотрим? Боюсь, это все, что я могу сказать по этому поводу.

Если знаешь, что ребенок неизлечимо болен, понимаешь, что его нужно подготовить к неминуемому концу, но как это сделать?

Знаете, я думаю, мы не можем научить людей умирать. Но мы можем помочь человеку постепенно возрастать в ощущение вечности, ощущение столь убедительное, что вопрос об умирании становится по большому счету неважным. Я дам вам пример, связанный со смертью взрослого, но его же можно с некоторыми изменениями применить к ребенку или подростку. Один из наших прихожан, проживший очень трудную, полную страданий жизнь, попал в больницу с желтухой. Оказалось, что у него неизлечимый рак, ему об этом не сказали, сказали его сестре и мне. Я пошел навестить его. Он лежал на кровати, как обычно, если не считать того, что был желтого цвета. И он мне сказал: «Вот незадача, у меня столько дел, а я тут лежу и ничего не делаю». Я ответил: «Как часто вы мне говорили: “о, как бы я хотел остановить время и быть, вместо того чтобы делать”. Но вы никогда так не поступили, и вот промысел Божий сделал это за вас. Попробуйте быть». Он посмотрел на меня и сказал: «А я этого не умею». Задайте себе вопрос: умеете ли вы быть? Знаете ли вы, как ощущать полноту жизни без всяких подпорок и поддержек, без какой-то деятельности, которая или подтверждает, что вы и в самом деле живете, или придает вам этот импульс, ощущение жизни. Он спросил: «Но как?» Я ответил: «Знаете, болезнь и смерть обусловлены вещами двух родов: материальными обстоятельствами вроде микробов или рака и совокупностью того, что называется отрицательными мыслями: обидой, злобой, жадностью, подозрительностью, ненавистью. Сейчас ваше тело в руках докторов и вы в любом случае ничего не можете с ним сделать, но ваши мысли, ваша душа — в вашей власти. Начните с этой минуты и спросите себя: какие отрицательные мысли, эмоции, желания у вас есть, какие отрицательные отношения вы построили; исправьте все это». Он провел некоторое время, исследуя свое состояние и действительно исправляя все: примиряясь с теми, с кем был в ссоре, и тому подобное; и в первую очередь исправляя собственное отношение, потому что очень просто сказать: «Послушай, прости меня, я был груб с тобой», но простить внутренне — это совсем другое. И мы работали над этим. Затем мы стали двигаться все дальше и дальше в прошлое — я уже говорил, что он много страдал, с ним обошлись очень жестоко, во время революции он был в концентрационном лагере и так далее, — но он постепенно примирился со всем. И я помню, как незадолго до своей смерти он лежал в постели, прозрачный, с большими светящимися глазами, такой слабый, что даже не мог сам принимать пищу. И он сказал мне: «Отец Антоний, я не знаю, как объяснить это, но мое тело почти умерло, а я никогда не чувствовал себя настолько живым, как сейчас».