Дети иллюзий

Татьяна тоже начинает есть. Делает она это грациозно, я бы сказал, красиво: кончиками пальцев берет соломинку картошки, макает её в соус, потом медленно отправляет в рот, откусывает немного и снова макает. Да и бутерброд она кушает как-то по особенному, отламывая от него маленькие кусочки.

Наблюдая за всем этим, я замечаю, что на Татьяне то же вязаное платье, что и в тот раз в «Жёлтой кофте», а вот причёска, кажется, другая.

– Что-то не так? – озадаченно спрашивает она, перехватив мой взгляд.

– Я заметил, что у тебя новая причёска.

Глаза моей спутницы заметно увеличиваются в размере.

– Зач-ё-ё-ёт. – Татьяна несколько раз хлопает в ладоши. – В качестве награды можешь задать мне какой-нибудь нескромный вопрос. Обещаю, что не обижусь.

– Лучше расскажи о себе, – говорю я, – вопросы будут потом.

Татьяна морщится:

– Удар ниже пейджера.

Я пожимаю плечами:

– Не хочешь – не говори.

– Ладно, – Татьяна вытирает о салфетку руки, – уговор дороже денег. Слушай: мне двадцать четыре года, я правша, мой естественный цвет волос – тёмно-русый, у меня вторая группа крови, резус-фактор положительный, рост – сто семьдесят пять сантиметров, вес – шестьдесят один килограмм, размер лифчика – второй. Я окончила Московский институт стали и сплавов, потому что там учились мои родители, учусь там же в аспирантуре, потому что дура, каких мало, работаю в рекламном агентстве, чтобы хоть в чём-то быть независимой, работу свою ненавижу. Девственность потеряла на втором курсе. Серьёзные отношения с молодыми людьми у меня случились дважды. Инициатором разрыва оба раза была я. Замужем никогда не была, хотя один раз собиралась. Что ещё… – Татьяна смешно трёт переносицу, – живу с родителями, чего очень стыжусь, но пока никакой разумной альтернативы не вижу. Всё. Теперь ты.

Откашлявшись, начинаю. Оказывается, не так-то это просто, коротко и ясно поведать о себе незнакомому, в общем-то, человеку, да так, чтобы человек этот не заскучал, а наоборот, загорелся желанием узнать тебя лучше. Проблема ещё и в том, что всегда есть соблазн приврать, насвистеть слушателю в лапоть… Примерно в середине повествования я ловлю себя именно на такой на мысли. Очень уж хочется приукрасить ужасающую реальность, но я сдерживаюсь и выкладываю всё так, как оно есть. Может, оно и к лучшему, время покажет.

– …последние мои серьёзные отношения, – заканчиваю я свой рассказ, – завершились не по моей инициативе примерно четыре месяца назад (делаю паузу). С тех пор и до того момента, когда я прочитал твою записку, никаких связей у меня не было.

Татьяна будто не замечает моего намёка, но почему-то отводит глаза.

– Кстати, ты заработал мне бутылку «Мартини», – говорит она рассеянно.

– Каким образом?

– Мы с Анькой поспорили, кто из вас нам раньше позвонит.

– В смысле, кто из нас?

– Анька дала телефон твоему дружку.

– Кому? Че? – спрашиваю я громче, чем требует ситуация.

Татьяна мотает головой отрицательно:

– Нет, тому, который напился. Николаю, правильно?

– Да, Николаю, – подтверждаю я.

– Ну, мы и поспорили, кто из вас позвонит первым, ты или твой друг. Я выиграла. Кстати, я так поняла, у него сейчас никого нет? Или есть?

Такой поворот разговора меня совершенно не радует – терпеть не могу обсуждать чужую личную жизнь. В подобных случаях я обычно отнекиваюсь или ухожу в тину, мол, не моего ума это дело.

– Честно говоря, не уверен, – осторожно говорю я. – Коля действительно недавно поссорился со своей девушкой, Катрин, но он с ней уже раз десять ссорился и столько же раз мирился, так что его нынешний статус мне неизвестен.

Татьяна смотрит на меня удивлённо:

– А ты его об этом спрашивал?

– Нет, а зачем?

– Зачем, зачем, – передразнивает она, – неужели самому не интересно?

– Вообще-то, нет, – совершенно искренне отвечаю я. – Вызывает интерес другое: что в нём нашла твоя Аня? Она что, падка на алкоголиков? Или Колины вирши на неё так подействовали?

Татьяна ёрзает на стуле, будто ей неудобно сидеть:

– Не совсем так. Она всё ищет своего Гумми.

– Кого, кого?

– Ну, Гумилёва, – говорит она так, будто за незнание Гумилёвской кликухи расстреливают. – Если ты не понял, Аня, которая, кстати, по паспорту совсем не Аня, а Алёна, самоидентифицирует себя с Анной Ахматовой, и для полноты образа ей не хватает соответствующего спутника жизни. Оный должен зваться Николаем, и непременно писать стихи. Короче, твой друг подходит.

– Но он же ведь совсем не похож… – начинаю рассуждать я, вытаскивая из памяти и попутно сравнивая образы обоих, – у того морда длинная, взгляд полудурошный…

Татьяна грозит мне острым кулачком:

– Ты только при ней этого смотри, не ляпни, а то она тебе глаза выцарапает, – и, немного подумав, серьёзно добавляет: – Хотя, ты прав, взгляд у него, действительно, не приведи господи.

Я улыбаюсь:

– Странно, если она сама не Анна, на кой чёрт ей непременно нужен Николай?

– Понимаешь, она по фамилии подходит, – дирижируя в воздухе кусочком картошки, отвечает Татьяна, – в этом, собственно, всё дело.

Я чувствую, как мои глаза начинать вылезать из орбит:

– Она что, Ахматова?

– Хуже, она – Горенко.

– Горенко?

– Настоящая фамилия Ахматовой.