Дети иллюзий

Мы занимаем столик в самом дальнем углу заведения, планировкой напоминающего букву «Г». Че берёт нам какой-то безумно крепкий кофе и заставляет выпить. Только после того, как мы справляемся со своими чашками, он начинает говорить. Поначалу медленно и запинаясь, но потом связно и логично. Точкой отсчёта он выбирает свою боевую молодость, которая выпала на времена, когда потенции таких же, как он, молодых ребят, как по волшебству, многократно возросли, а жизнь их, также вдруг, и столь же многократно, потеряла в цене. Многие из них протухли потом на городских свалках или разложились в канализационных отстойниках, но некоторым, как ни странно, фартило (сейчас их разжиревшие до неприличия физиономии можно периодически наблюдать по центральному ТВ).

– Они продали свои души оптом, – говорит Че, смахивая пепел в блюдце, – костлявая в спортивных штанах пощадила их. Выжили те, кто правильно молился богу, коим тогда была пушка – вместилище убитых из неё душ молодых и бестолковых.

От боевой молодости Че переходит к истории про собственное чудесное избавление от самой настоящей смерти. У всех нас есть пара-тройка таких историй, только не у каждого хватает мужества признаться, что они почти всегда липовые.

У Че было так. Неприветливой весной девяносто мохнатого года, мрачные личности в кожаных куртках и спортивных штанах за смешной по нынешним временам долг вывезли нашего героя в Люберецкий карьер и засунули ему в рот самый настоящий ствол, то есть того самого бога, которому надо было правильно молиться, чтобы остаться живым.

– Ты будешь смеяться, но на вкус он совсем даже ничего, чуточку сладковатый, – говорит Че.

Сложно сказать, действительно ли они собирались его убить или просто хотели напугать на всю оставшуюся жизнь, да это и не так важно, а важно то, что в его, Сергея Четверикова, мозгу, в тот момент что-то такое щёлкнуло. Будто замкнуло некое реле, которое у обычных людей вообще всегда разомкнуто.

– Мне до сих пор сложно объяснить, что же тогда со мной произошло, – продолжает он, водя в воздухе руками, как Чумак, – будто голова стала существовать отдельно от всего остального. Ты вот может представить, как себя ощущает, например, всадник без головы?

Мы с Доном Москито отрицательно мотаем головами, в которых уже не так шумит.

Выбор, как нашему другу жить дальше после разговора в карьере, был невеликий. Разумных вариантов всего два: либо с трясущимися конечностями продолжать заниматься бизнесом, чтобы отбить долги; либо, как говорят уголовники: «нарисовать ноги», то есть раствориться каплей чернил в мутном омуте нашей великой родины. Че выбрал третье. Он выбрал счастье.

А для того, чтобы оно случилось, нужно было всего ничего:

– что-нибудь эфедриносодержащее (например, Солутан, он же «банка»);

– спиртовой раствор йода (он же «жёлтый»), из которого путём несложной химической реакции получают кристаллический йод;

– красный фосфор (он же «краснуха») или концентрированная соляная кислота (она же «кислый»).

Всё вместе это называется первитин, он же «винт».

– Считается, что не ты выбираешь наркотик, а наркотик выбирает тебя, – говорит Че, – он, как древнее божество, которому постоянно нужны жертвы, сам подбирает себе целевую группу, поскольку жертвы ему нужны не абы какие, а ему, божеству, наиболее соответствующие.

Выдохнув небольшое дымное облачко, он продолжает:

– Короче говоря, меня выбрал старый добрый хипповский «винт». Это ширево самого дна, если вы знаете, а я именно туда и попал, когда отдал квартиру за долги.

В качестве доказательства сказанного Че вынимает левую руку из рукава фрака и чуть выше локтя закатывает рубашку. Даже теперь, после стольких «чистых» лет, внутренняя сторона его локтевого сгиба выглядит, словно изъеденная какими-то паразитами. Я не знаю, как реагировать на увиденное, и потому молчу. С Доном Москито происходит подобное: он ошарашенно смотрит на боевые шрамы товарища и тоже молчит.

– Вот это, я понимаю, «дороги»… – с грустной гордостью в голосе произносит Че, обратно скатывая рукав.

Кто именно научил его варить «винт», Че не рассказывает, видимо, в нём срабатывает старый наркоманский кодекс чести, или просто не хочет бередить чей-то прах.

Ему было всего двадцать, когда он первый раз под чьим-то чутким руководством «загасил винта». И мир стал таким чистым и кристально ясным, что достаточно просто подумать о какой-нибудь вещи, как эта самая вещь – со всей своей простой или сложной сутью, со всеми своими потрохами, разложенная по полочкам – проносилась в отделённой от всего остального голове нашего героя.

Но так было только один раз. Что же происходило в течение последующих четырёх лет, Че описывает так:

– Были «тёрки» – поддельные медицинские рецепты, ночные кражи «кормушек» – аптечных складов, – драки за последний «куб», выпавшие зубы (проводит пальцами по верхней губе), фурункулёз, недельные запоры, чей-то стуканувший «мотор», чьи-то похороны. Это если вкратце.

Сейчас ему двадцать девять.