Дети иллюзий

Около ночного окна, сделанного по принципу тюремного «телевизора», очередь. Первым стоит худющий патлатый парень в джинсовке с трясущимися руками. Ему нужны два «инсулиновых» шприца. Естественно. Получив желаемое, клиент отваливает. Второй к окошку подходит коротконогая девица в красной кожаной юбке с молнией на всю длину. Этой среди ночи понадобились презервативы, что тоже естественно. Из «телевизора» появляется длинный шуршащий патронташ, который незамедлительно исчезает в красной лакированной сумочке. При ближайшем рассмотрении оказавшаяся страшной, как моё предполагаемое завтрашнее утро, гетера отходит от цели и скрывается в ожидавшем её неподалёку автомобиле «Жигули» девятой модели с наглухо затонированными окнами.

– Упаковку активированного угля, пожалуйста, – говорю я в «телевизор», из которого на меня взирает строгая провизорша в очках.

– Что, простите? – не понимает она.

– Угля, активированного, пожалуйста, – чуть громче повторяю я, – упаковку.

Лицо провизорши заметно добреет. Видимо, в сравнении с двумя предыдущими покупателями я для неё – просто ангел.

– Девятнадцать рублей с вас, молодой человек, – грудным голосом произносит она, – и пусть ваше утро будет добрым.

– Искренне на это надеюсь, – отвечаю я, отсчитывая мелочь, – и большое вам человеческое спасибо.

Захожу в тёмный подъезд. Привычно бросив взгляд на почтовый ящик (пусто), поднимаюсь к себе на этаж и рядом со своей дверью обнаруживаю сидящую на трёхногой табуретке, которую за каким-то лядом выставил сосед, Светку.

– Хорош… – говорит она, поднимаясь и оправляя ладонями юбку.

Подхожу ближе. Потом ещё. Правда, Светка. Живая, настоящая. Осторожно протягиваю ей ключи:

– Если ты не алкогольная галлюцинация, открой, пожалуйста, дверь.

Светка со смешком берёт у меня из рук связку ключей:

– Даже не знаю, что в тебе мне нравилось больше – чувство юмора или… Какой ключ?

– Ж-жёлтый…

Знакомо щёлкает замок, скрипучая дверь медленно открывается в темноту. Сетка делает уверенный шаг внутрь. Включает свет, оборачивается.

– Чего замер, заходи.

Осторожно вхожу. Закрываю за собой дверь. В тесной прихожей мы оказываемся совсем близко. Глаза в глаза. Пьяный мозг фиксирует то, что она почти совсем не изменилась: такая же, как тогда. Даже причёска прежняя – «каре на ножке», как я люблю. От внезапно нахлынувших чувств делаю неуклюжую попытку её обнять.

– Не здесь, – Светка снимает мою пятерню со своей распрекрасной задницы, – и не дыши на меня…

3

У нас перемены. Игорь номер один и Эдуард похотливый теперь друзья. Их сблизили деньги. Эдуард познакомил моих шефьёв со своими людьми из Столешникова, и те пообещали выделить у себя в бутике угол под наши японские оправы, которые привели их в неописуемый восторг. Особенно бурно, со слов Востокова, на них реагировала местная директриса, которая при просмотре каталога по-колхозному охала, употребляла модное нынче выражение «чума-пылесос» и непристойное слово из шести букв.

Эдуарду за посреднические услуги обещан процент с продажи. Какой именно, мне не сказали.

Воодушевлённые произошедшим, Игори сделали неприлично большой заказ, в который вложили все свободные деньги (то есть те, что не на вкладах) и даже немного заняли. Японцы отреагировали мгновенно: прислали копию подписанного иероглифами договора и письмо с заверениями вечной дружбы.

– В данном случае риск оправдан, – сказал Востоков, когда дело было сделано, и деньги ушли, – такого ни в Москве, ни в стране вообще, ни у кого нет. Отобьётся по-любому.

– Дай-то бог, – отозвался осторожный Климов.

Короче говоря, теперь мы существуем в режиме жесточайшей экономии. Ни о каких новых закупках речь уже не идёт, отдавать на реализацию товар без предоплаты мы тоже не можем. Вся надежда на то, что в оптиках быстро продастся что-нибудь из недавно прибывшего, а если этого не случится, то за аренду офиса, телефон и бензин служебной машины в следующем месяце нам придётся платить из своего кармана. И о предстоящей зарплате можно забыть.

Но всё это мелочи. Самое большое потрясение – позавчерашний секс со Светкой. Сначала, то есть сразу после, я не мог до конца поверить в случившееся и спокойно обо всём этом думать. Потом, то есть через день, я думал только об этом и не о чём более, за что (в смысле, за то, что не мог ни на чём другом нормально сосредоточиться) был несколько раз обруган начальством. Сегодня ситуация изменилась к лучшему, но мне по-прежнему трудно, а присутствие рядом Татьяны возводит моё положение в ранг идиотского.

Мы сидим с ней в набитой дачниками и членами их семей электричке и делаем вид, что любуемся видами. В вагоне открыты все окна и одно даже, кажется, выбито, но всё равно душновато – жара таки добралась до столицы.

– Скоро ещё? – спрашивает обмахивающаяся голубым томиком Ницше слегка раскрасневшаяся Татьяна.

– Через одну, – отвечаю я, – потерпи.