Дети Индии

«Куда, куда»? Да скажу прямо, чтоб проваливал ко всем чертям! — подумал старик и рассердился на самого себя. — Но ведь он и так до сих пор по-настоящему не жил… Что же делать?» Занятый этими мыслями, старик направился к двери и вдруг строго сказал:

— Смотри, негодник, сиди здесь и никуда не ходи, пока я не вернусь.

Выйдя из лачуги, он поплелся на берег Го́мти, горько усмехаясь: сколько ни думай, а ничего в голову не приходит. Совершив омовение, он уселся на солнышке, молча глядя на раскинувшуюся перед ним реку. Пригревшись, он уже готов был забыть обо всех тревогах, как вдруг кто-то окликнул его:

— Эй, братец, разве так поступают добрые люди? Целыми месяцами где-то пропадаешь! А я уж отчаялся найти тебя.

Вздрогнув, старик оглянулся. Где же он видел этого человека?

— Тебе говорю, — снова заговорил незнакомец. — Слышишь? Забери ты от меня свой точильный станок, а не то нынче же выброшу его на улицу. Плачу́ за свою несчастную каморку две рупии, а из-за твоего барахла и повернуться негде.

— А, это ты, Рам! Сразу-то я и не узнал тебя — совсем память отшибло. Да ты не беспокойся, сегодня же заберу все, — сказал старик.

«Вот и хорошо, — подумал он: — продам станок — недельку будет что есть».

Когда Рам искупался, они направились к его хижине, стоявшей неподалеку.

— Забирай! Наконец-то я от него избавился! — сказал Рам, отдавая станок старику.

Да, давно уж не приходилось старому точильщику таскать свой станок. Добравшись до лачуги, он увидел, что мальчик по-прежнему сидит в уголке.

— Ну как, поел что-нибудь? — спросил старик, тяжело дыша и утирая пот.

— А как же, поел и тебе еще кое-что оставил, — улыбаясь, ответил мальчик, и старику показалось, что от улыбки в лачуге стало светлее.

«Видно, от судьбы не уйдешь, — подумал он, молча принимаясь за еду. — Буду опять ходить по дворам, точить ножи-ножницы. Конечно, если бы не мальчишка, я прокормился бы и своими россказнями. А теперь уж не придешь домой с пустыми руками».

— Ну как, Мадхуа, куда пойдешь? — спросил старик, напившись воды. — Смотри-ка! Ты что думаешь, у меня здесь клад зарыт? Я буду доставать из него денежки и покупать тебе сласти, да?

— Значит, работать надо.

— Ишь какой! А будешь работать?

— Только скажи…

— Хорошо, с завтрашнего дня будешь ходить со мной, для тебя я и принес эту штуку. Нынче же научу тебя точильному делу. Только жить, может, придется где попало. Сможешь ночевать под деревом?

— Лучше жить где угодно, только не возвращаться к помещику.

Старик пристально посмотрел на мальчика. В глазах Мадхуа он увидел твердую решимость.

«И откуда такая напасть на мою голову! — подумал старик. — Придется теперь, видно, отказаться от винца». Он собрал все свои пожитки в большой узел.

— Что понесешь? — спросил старик.

— Что прикажете…

— А что, если твой отец накроет нас?

— Никто нас не накроет. Пойдем, отец мой давно умер.

Старик удивленно посмотрел на Мадхуа и поставил на плечо станок. Мальчуган проворно взвалил на себя узел. Через минуту они уже дружно шагали по темной улице.

Вишвамбхарнатх Шарма Каушик СЕРДЦЕ СТАРОГО СОЛДАТА

1

— Господин, — смиренно проговорил старый Мано́хар Синх, — сейчас у меня нет денег. Разве я стал бы спорить, если бы они у меня были?.. Ведь долг, пока его не уплатишь, как камень висит на шее. Да вам-то бояться нечего: у вас заложено мое дерево. Если его продать, рупий двадцать пять — тридцать всегда можно выручить. Другого такого дерева ни у кого в деревне нет.

Но тхаку́р[21] Шивапа́л Синх был непреклонен:

— Если к долгу прибавить еще и проценты за полтора года, то как раз набирается двадцать пять рупий. Не заплатишь — прикажу срубить твое дерево.

— Не делайте этого, господин, не рубите дерево! — испуганно сказал Манохар Синх. — Деньги я отдам, а уж если не отдам, дерево будет ваше. Сделайте такую милость, не рубите дерево!

Тхакур Шивапал Синх засмеялся:

— Старый ты, Манохар, а говоришь глупости. Как же я деньги получу, если оставлю тебе дерево?

— Деньги, благодетель, я отдам, обязательно отдам, — горячо убеждал Манохар Синх.

— Ну хорошо, скажи точно, когда отдашь долг?

Манохар задумался.

— К концу недели, — наконец сказал он.

— Ладно, согласен. Но, уж если и на этот раз не отдашь, дерево мое, захочу — срублю, захочу — оставлю.

— Делайте, что угодно, только не рубите его.

— Будет так, как я решу. Но уж тогда проси не проси — ничего не поможет.

2

Манохару Синху было пятьдесят пять лет. Вся молодость его прошла в армии, и сейчас он был совершенно одинок. Никого у него не осталось: ни братьев, ни сестер. Кормился он у дальних родственников, которые жили в этой же деревне. Никто к нему не ходил, да и он ни к кому не заглядывал.