Дети Индии

Что касается Назим, то у нее две куклы одеты в мусульманскую одежду, а третья — как современная мисс.

Эти небольшие различия между двумя группами кукол не приводят ни к обострению отношений, ни к нарушению общественного спокойствия. Назим мечтает иметь куклу в индусском сари, а Нило — в мусульманской гара́ра[32].

В общем, дети растут друзьями, и поэтому, когда они вместе, шума всегда достаточно.

Вечером мистер Кхан, встретив Нило и Ушу, зазывает их к себе и угощает печеньем и конфетами. Он расспрашивает их о здоровье кукол и торжественно обещает принести больным куклам шоколад. Впрочем, про это обещание он обычно забывает.

Когда мать Назим дает своим детям что-нибудь вкусное, ей очень хочется угостить этим Ушу и Нило, но она не решается предложить детям брахмана что-либо приготовленное в мусульманской кухне. И она угощает их творениями аллаха, по ее мнению, — общего отца мусульман и индусов: она дает им фрукты или фабричное печенье и конфеты.

А вот в доме мистера Джоши Назим и Бани могут съесть что угодно: из рук брахмана вы всегда можете взять любую пищу — всем известно, что брахман человек святой.

Но здесь трудность другого рода. Когда отец или бабушка Нило кормят своих детей из медной чашки, им приходится специально доставать фарфоровую или стеклянную для Бани и Назим. Ведь и мистер Джоши и его мать хорошо знают, что стекло и фарфор — посуда нечистых. Правда, они употребляют эту посуду и сами, но как бы ни был чистоплотен мусульманин, какой бы он ни был уважаемый человек, какие бы ни были у него симпатичные дети, нельзя же его, в конце концов, кормить из одной посуды с брахманом.

Когда мать и жена мистера Джоши садятся в кухне закусить, они вынуждены ласково попросить Назим и Бани пойти поиграть в другом месте, ибо пища индуса высшей касты становится непригодной даже от одного взгляда мусульманина или неприкасаемого.

При этом мать и бабушка объясняют своим детям, что кухня — не место для игры детей. «Никогда не зовите Назим и Бани в кухню или молельню», — внушают они.

Многое не понимают дети, но такие вещи схватывают быстро. И старшая, Назим, часто с грустью думает об этом…

В один прекрасный день Нило надоедает женить своих кукол между собой, и она решает выдать замуж свою куклу-леди за куклу-жокея Назим. Таким образом Нило и Назим породнятся и сами.

На веранде идут приготовления к свадьбе. В поисках свадебной посуды дети вбегают в кухню, где мать и бабушка Нило пьют чай из медных чашек. Они стараются удалить детей из кухни, пообещав вынести им все на веранду.

Подобные истории бывали и раньше. Но сегодня Назим особенно возбуждена. На веранде она обнимает Нило:

— Скажи мне, почему твои мама и бабушка не пускают меня на кухню и почему они не едят, когда я там?

— О Назим, ведь ты мусульманка, — шепчет ей на ухо Нило.

Подумав, Назим спрашивает:

— А ты — нет?

— Я же из рода Джоши, — объясняет Нило. — Твоя мама носит гарара, а моя — сари.

— Да, но ты же не носишь сари. Ты ведь носишь платье, как я, — возражает Назим.

— Мы еще дети, — говорит Нило. — Когда мы вырастем, я буду носить сари, а ты — гарара, и мы уже не будем друзьями.

— Я тоже не буду есть из твоих рук и у нас будет вражда, правда?

Неожиданно Нило срывается с места и бежит в кухню.

— Бабушка! — кричит она. — Мне нужен самый большой нож!

— Нож? — удивляется старуха. — Но вы порежетесь.

— Нет, мы не порежемся, мы будем играть во вражду между индусами и мусульманами.

С испугом и удивлением смотрит бабушка на Нило. Потом она хватается за голову и кричит матери Нило:

— Иди скорей сюда! Ты только послушай ее. Ох, уж эти дети!

Упендранатх Ашк ВЕРБЛЮЖОНОК

Заметив, какими жадными глазами смотрит на его товар джат-мусульманин Бака́р, пришедший на ярмарку из деревни Сика́ндар, продавец Ча́удхри На́нду окликнул его гулким басом:

— Э-э, что пялишь глаза? Ведь все равно ничего не купишь.

И медленно, лениво потянулся, расправляя свое могучее тело. Пуговицы на его рубахе, сшитой из грубой домотканой материи, давно оторвались, и сейчас через открытый ворот виднелись широкая грудь и мощные плечи.

Бакар подошел поближе. У него была маленькая острая бородка и усы, какие обычно носят правоверные мусульмане. В глубоко запавших глазах горел упрямый огонек, словно он решился на что-то и ни за что не отступит.

Улыбнувшись уголками рта, Бакар произнес:

— Верблюдицу одну разглядывал, Чаудхри. Видать, красивая и молодая. Посмотришь — сердце радуется.

Услышав, как расхваливают его товар, Чаудхри поглядел на джата уже не так высокомерно.

— Какую верблюдицу? — спросил он внешне небрежно, но польщенный в душе.

— Да вот четвертую от края, — ответил Бакар, показывая рукой.