Дети Ирены

Когда Ирене исполнилось лет пять или шесть, она встретила еврейского мальчика, которого звали Адам Цельникер. Сейчас никто уже и не скажет, какой была их первая встреча. Она случилась так давно, что даже если кто что-то и вспомнит, то скорее выдаст желаемое за действительное. Быть может, Адам был мечтательным, с головой погруженным в книги. Определенно можно сказать, что и в дальнейшем он остался таким же. У него были курчавые рыжевато-русые волосы и смуглая кожа, а выдающийся, по-своему элегантный нос был именно той формы, благодаря которой безошибочно узнают еврея. Скорее всего, Адам стал одним из первых товарищей Ирены по играм, хотя, в отличие от многих соседей, его семья была очень богата и прекрасно говорила по-польски. Мать Адама звали Леокадией, у него было множество тетушек, дядь и кузенов с именами вроде Якоб и Йозеф. Семья Адама не жила в Отвоцке круглый год. Цельникеры владели недвижимостью и разным мелким бизнесом по всей Варшаве, а с Иреной Адам виделся лишь иногда, когда наступало беззаботное лето.

Самые ранние воспоминания Ирены о проведенном в Отвоцке детстве были волшебными, и отец тогда в ней души не чаял. У отца были смешные усы с приподнятыми на манер велосипедного руля кончиками, и когда он улыбался, они изгибались еще выше. Он не жалел для единственной дочери ласки, любви и внимания. Тетки звали его Стасиу, и когда он особенно крепко обнимал и целовал Ирену, они повторяли ему: «Не испорти ее, Стасиу. Кто из нее тогда вырастет?»¹². А тот знай подмигивал, обнимал дочурку еще крепче и отвечал: «Мы не знаем, как сложится ее судьба. Может быть, мои объятия будут лучшим из ее воспоминаний». И оказался прав.

Ирена знала, что другим детям повезло меньше и они жили не в просторном деревянном доме у богатого дядюшки. Дом и правда был большим, квадратной формы, под номером 21 по улице Костюшко, с двадцатью комнатами и стеклянным, сверкавшим на солнце солярием¹³. Так как многие пациенты доктора Кшижановского происходили из самых низов, Ирена во время его обходов или когда люди сами приходили в клинику, широко раскрытыми глазами ребенка видела без прикрас бедность и тяготы чужой жизни. Более того, общаясь с другими людьми из деревни, она постепенно начала понимать, что не все поляки были такими, как ее отец. В Отвоцке Ирена познакомилась с еврейской культурой. Со временем ей было суждено разделить с евреями не только их культуру, но и их беды¹⁴.

В 1916 году, когда Ирене было шесть лет, в Отвоцке вспыхнула эпидемия брюшного тифа, и как говорил доктор Кшижановский, он не мог отказать в помощи только потому, что оказывать ее было опасно. Богатые соседи предпочитали держаться подальше от мест многолюдных, лишенных элементарной гигиены, где вовсю свирепствовала инфекция. Особенно страдали в домах, где не хватало чистой питьевой воды и мыла, их обитатели для болезни были особенно уязвимы, она развивалась быстро, протекала тяжело, унося одного за другим прежних друзей Ирены из бедных семей. Но невзирая на все это, Станислав Кшижановский продолжал исполнять свой долг и заботиться о каждом больном.

Поздней осенью или в начале зимы 1916–1917 годов доктор однажды ощутил озноб и дрожь – верные признаки подступающей лихорадки. Вскоре Станислав уже днями напролет лежал в горячке, шепча в бреду что-то бессвязное. Вокруг него постоянно суетились тетушки. Девочке строго-настрого запретили подходить к комнате с больным, и она не могла видеть отца. Все вокруг нужно было дезинфицировать. Ирена вместе с матерью должна была остаться у родственников. Пока отец не поправится, не могло быть больше никаких объятий и поцелуев, грозивших испортить Ирену. Риск заразить ребенка был слишком велик.

Несколько недель доктор один на один боролся с болезнью, но прийти в себя ему было не суждено. 10 февраля 1917 года Станислав Кшижановский умер от лихорадки. Через пять дней Ирене исполнилось семь лет.

После похорон мать Ирены старалась следить за собой и плакать как можно реже. Но иногда до Ирены все же доносился ее плач, а еще обеспокоенный шепот тетушек, когда те были уверены, что девочка их не слышит. «Станем ли мы теперь так же бедны, как папины пациенты?» – думала про себя Ирена. Именно такое и происходит, когда становишься сиротой. Ирена вообразила, что папа ушел, бросил ее, потому что она была несносной, и после его смерти она изо всех сил старалась стать полезной, тихой и покорной, чтобы не лишиться еще и матери. Та была печальна, а это значило, что покинувший их отец больше не вернется. Но подчас так трудно было заставить себя сидеть спокойно, когда хотелось бегать, уноситься в поля с толпой детворы, с веселыми криками и прыжками. Ирена чувствовала, как сердце ее сжимает плотный узел страха, а на слабые плечи ложится тяжкий груз.