Сегодня во время
Когда Ирена смотрела, как дети стоят на лестничной площадке, мокрые, в грязи, сердце ее сжалось. Кто-то перед этим аккуратно одел их в самое лучшее. Это был последний жест родительской любви. Детали вроде этих всегда задевали за живое Ирену. Одному ребенку на вид было лет шесть-семь. Он был светловолосым и, скорее всего, мог бы сойти за поляка, но всех их выдавали глаза: печальные, испуганные глаза детей гетто.
Мозг быстро принялся за работу. В умении решать проблемы была ее сила, и только делая что-то, она могла не сойти с ума. У нее были другие убежища. Если потребуется, она отдаст детей на какое-то время Яге. Но сначала всю компанию нужно было вымыть, постирать и высушить их одежду, а затем украдкой вывести через черный ход, пока коридоры не наполнились любопытными соседями. Была еще одна проблема. Утром в семь часов к ним должна была заглянуть одна из подруг ее матери. Ирена ей доверяла – нацисты убили ее мужа, и ни малейшей симпатии к ним она не испытывала. Но этого было недостаточно для того, чтобы доверять подобные тайны. Риск был огромен, а Ирена не могла играть жизнями детей.
В лучшем случае у них есть всего несколько часов до рассвета. Если соседка, дорожку света из квартиры которой видела Ирена, их выдаст, то еще меньше. Она понятия не имела, как та относится к евреям, но выяснять это таким способом не хотелось. За ними по пятам уже могло идти гестапо, и если ее застанут за помощью еврейским детям, то всех казнят. Но выбора не было. Детей, как и связного, нельзя было отпускать, не отмыв от грязи, происхождение которой было ясно каждому. И в любом случае никому нельзя было выходить до окончания комендантского часа.
Ирена принялась греть воду. Тиф унес ее отца почти тридцать лет назад, когда он так же, как она сейчас, помогал еврейским детям. И сейчас Ирена видела, как болезнь опустошает гетто еще до его ликвидации. Если она обо всем как следует не позаботится, последствия перехода, совершенного детьми через канализацию, могут оказаться для них смертельными. Важнее всего были горячая вода и много мыла. Когда девушка и дети начали раздеваться, Ирена, порывшись, достала из шкафа старые полотенца, прополоскала одежду в раковине с маленьким кусочком драгоценного мыла, а затем тщательно вымыла руки и вычистила грязь из-под ногтей.
Дети сбились в кучку, и вскоре выжатые штаны и сорочки уже сушились на батарее. Утром они будут все еще влажными, но с этим ничего не поделаешь. Дети бесшумно поспешили в ванную. Ирена шепотом советовала им ступать как можно тише. Соседи снизу были друзьями, но у других звук шагов в такое время мог вызвать подозрения. А подозрения были смертельно опасны.
Сердце Ирены дрогнуло, когда она увидела в дверях свою мать, едва стоящую на ногах из-за болезни. Янина молча смотрела на всю эту не требующую объяснений сцену: четыре раздетых ребенка и темноволосая девушка. Но Ирена рада была видеть в глазах своей матери понимание и беспокойство. Дети робко залезли в ванную и с первыми тремя все прошло быстро. Грея воду для четвертого, Ирена потянулась за новым куском мыла и только тогда поняла, что оно кончилось.
В военное время мыло было ценным товаром. Тогда его изготавливали из жира животных и пепла и во времена изобилия недостатка в нем не было. Но зимой 1942/43 года самые отчаявшиеся из голодающих жителей Варшавы варили даже старую кожаную обувь, чтобы получить хоть какой-то «бульон», не говоря уже о сале и свиных шкварках, считавшихся настоящим деликатесом. Лучше уж быть грязным, чем голодным, рассуждали они. Ирене с матерью повезло, и им удавалось доставать немного щелочного мыла для стирки.
Ирена какое-то время размышляла, как справиться с проблемой. Она ничего не могла придумать. Что еще она могла сделать? Не было других вариантов, кроме одного. Поэтому тихонько проскользнув через дверь, Ирена вышла в коридор. Она спросит у соседки. Затаив дыхание, Ирена негромко постучала.