Дети Ивана Соколова (Художник В. Орлов

Он спросил, не хочется ли нам есть, не простыли ли; потом схватил нас за руки и потащил за собой, больше ни о чем не спрашивая. Держал он нас крепко, будто боялся, что мы можем вырваться.

Только перешли полотно железной дороги, как Васька-Колька-Петька вдруг остановился.

Военный забеспокоился:

— Ты не стесняйся, брат, садись-ка на меня верхом, так мы скорей дойдем.

— А я туда не пойду, — закричал мой беспамятный. — Я знаю, куда ты ведешь нас.

— Знаешь? — удивился военный.

— Знаю! А все равно оттуда убегу. Там фамилию спрашивают.

— Правильно! — невозмутимо сказал военный и потащил нас дальше.

Вскоре он предупредил:

— Здесь ступеньки!

Мы вошли в комнату, освещенную коптилкой. Таким уютным показался мне тогда ее тусклый свет! Я даже не сразу разобрал, что поднявшаяся нам навстречу женщина была Александра Павловна. Она сразу же узнала меня, но и виду не подала.

— Принимайте друзей! У костра грелись.

— Как фамилия? — спросила меня Александра Павловна.

Сгорая со стыда, я ответил.

Александра Павловна строго посмотрела на моего маленького спутника и произнесла:

— С тобой мы тоже знакомы. Всю ночь не спал, бродишь. Опять запишу тебя.

И Александра Павловна вздохнула:

— Бесфамильный. А может быть, вспомнил, как тебя звать?

Бесфамильный мотнул головой и зашмыгал носом.

— Сережей звать его, Сережей! — сказал я Александре Павловне.

Я уже привык отвечать за него. А это имя мне почему-то нравилось больше других.

Я думал, что Александра Павловна начнет меня бранить. А она только взяла за руку и сказала:

— Вовка ушел от нас. Гвардейцем хочет стать…

— Ну я пойду, — перебил ее военный, — может быть, еще кого ночью приведу. Беда. А убегать не советую, — обратился он к нам. — Подумаешь, беглецы-близнецы!

Александра Павловна помогла нам раздеться и все время как бы сама с собой разговаривала:

— Вот и хорошо, что пришел; Фекла все беспокоилась, как бы на мине не подорвался или какой бал кой не придавило. Вот, Гена, какое мы для вас жилье сооружаем. А работы здесь сколько! Хорошо, с потолком справились, не валится больше. Пол настелили.

Мы с Сережей легли рядом не раздеваясь.

Александра Павловна долго не отходила. Она поцеловала меня в лоб и провела несколько раз рукой по голове.

Как хотелось мне тогда схватить ее за руку и не отпускать от себя! Но Александра Павловна уже гладила Сережу. Я поразился тому, как он сказал:

— Вы такая, же хорошая, как мама!

— Маму вспомнил, — радостно воскликнула Александра Павловна.

Сережа ей ничего не ответил.

Александра Павловна прикрыла нас плащ-палаткой и отошла, а мы долго лежали молча. Каждый думал о своем. Кто-то громко кричал во сне.

Мы обнялись и вскоре заснули.

Проснулся я раньше Сережи и опять не сразу сообразил, где я.

Я вскочил и сделал несколько шагов по комнате. Всюду лежали ребята, закутанные в трофейные шинели, в какие-то половики, тряпки. В темноте трудно было разглядеть, у кого какие волосы. Я осмелел и стал вглядываться в спящих. Кто-то застонал.

В углу, сидя на кирпичах, дремала Александра Павловна.

Я терпеливо ждал наступления утра.

Проснулись все разом. Одна девчонка заревела, и этот рев сразу же был дружно поддержан со всех сторон.

Я посмотрел на своего соседа. Неужели и он, как только проснется, сразу заплачет? А он проснулся и сказал с ожесточением:

— Опять ревут! Убегу!

Александра Павловна бросилась к плачущим.

Так начался день на новом месте. Свет проникал только сквозь щели, и днем здесь все так же мигала коптилка.

Утром на помощь Александре Павловне пришли другие женщины. Каждая из них что-нибудь держала в руке: ведро, утюг, топор.

Одни кормили малышей, другие что-то скребли, перешивали из старого красноармейского белья.

Александра Павловна всех подбадривала и шутила:

— Я сама несерьезная, а народ подбираю серьезный. У нас у всех двигатели внутреннего сгорания — вот и держимся.

И мы с Сережей получили задание: очищать лопатой кирпичи от присохшей глины. Этими кирпичами надо было заделать пробоины в стене. А потом мы ободрали зеркало, которое должно было заменить оконное стекло.

Через несколько дней мы обходились уже без коптилки. В комнате стало светло. В один просвет вместо фанеры было вставлено зеркало; в другой — стекло от автомашины; третье же было составлено из небольших фотопластинок.

Какие мы все были тогда заморыши! Кто в гнидах, кто в болячках, десны кровоточили, многие ходить не могли. Потому, должно быть, стоило только одному заплакать, как плакали все. Конечно, не я и не Сережа. Мы были самыми старшими, и Александра Павловна давала нам одно поручение за другим.

Кухня была за квартал от детского приемника. Там уцелела большая печь и хлеб замешивали в ванне, очень белой и чистой. Все мы тогда никак не могли насытиться и были похожи на жадных птенцов.

Принесли нам одного мальчугана. Ножки тоненькие, как ниточки, а живот большой. Был он весь в шрамах, ожогах; даже взрослые боялись до него дотронуться. Кто бы ни подходил к нему — он дрожал и всех сторонился; по временам начинал кричать:

— Капустки горсточку!