Дети Ивана Соколова (Художник В. Орлов

… Настала и наша очередь покинуть детский приемник. Александра Павловна успокаивала, говорила, что детдом недалеко от Сталинграда, что она будет всех нас навещать. А меня и Сережу она уже несколько раз называла лоботрясами. Недалеко от нашего детского приемника, в подвале одного разрушенного дома, уже открылась школа, в которую шлепали по лужам, очищенным от мин, мои сверстники, жившие с мамками, тетками и бабушками.

У многих за плечами болтались рыжие трофейные ранцы из телячьей кожи.

Нам же Александра Павловна сказала:

— В детдоме, на воздухе, быстро поправитесь. А там и в школу пойдете.

Как мне не хотелось уезжать из Сталинграда! Но Сережа успокаивал:

— Не понравится, убежим.

В самом слове «детдом» больше всего меня манило понятие — дом. Интересно было узнать, что это за дом?

«Он, должно быть, на горе стоит, — думал я. — И оттуда далеко видно, как с Мамаева кургана».

Был уже конец марта. На Волге потемнел лед. К детскому приемнику подкатила машина.

Александра Павловна усадила Валю в кабине. Она закутала ее теплым платком. А нас рассадили в кузове на мешках и накрыли одеялами. Нас провожали женщины, ухаживавшие за нами в детском приемнике.

Только шофер начал заводить машину, вздрогнула она, зафырчала, а девчонки как завоют:

— Мама! Мама!

Грузовик понесся мимо развалин. То там, то здесь вились дымки.

И почему-то в это время я думал об одной женщине. Я узнал про нее недавно. Рассказывали, что, когда у нее на руках фашистским осколком была убита дочь, она обезумела и начала хватать девочек, которые бежали к Волге.

Как это я не догадался сразу! Это она, именно она подхватила тогда Олю!

Я ни минуты не сомневался, что обязательно встречусь с Олей. Будто машина мчала меня к ней навстречу.

Глава двадцатая НА НОВОМ МЕСТЕ

В пути мы часто останавливались: шофер выходил с лопатой из кабины, пробовал талую дорогу, боясь наехать на мину. Часто забирался под машину и вылезал из-под нее потный и красный.

Один раз нас выручили военные из встречной полуторатонки, и наш грузовик опять оказался на накатанной колее.

Во время каждой остановки мы с Сережей вылезали из грузовика и старались как могли помочь шоферу. Вначале он прогнал нас, но мы не обиделись и притащили ему целую охапку веток.

Наконец машина остановилась в последний раз. Откинули борт, и какие-то незнакомые женщины взяли на руки малышей. Одна из них хотела помочь Сереже, а он сам спрыгнул, но, по-видимому, у него подвернулась нога, и он бухнулся прямо в лужу. Мне протянул руку шофер. Несмотря на то что затекли ноги, я бы с удовольствием еще ехал и ехал…

Стараясь скрыть свой неловкий прыжок, Сережа разминался, прыгая то на одной, то на другой ноге.

— Как ты думаешь, куда нас привезли — на запад или на восток? — с таинственным видом спросил он меня.

Я не задумываясь ответил:

— На запад.

Сережа толкнул меня в бок и громко крикнул:

— На восток!

Разочарованные, мы побрели к дому, похожему на длинный сарай. Там у крыльца распоряжалась высокая, широкоплечая женщина с непокрытой головой.

Мы недоверчиво оглядывались кругом. Посередине двора лежала большая металлическая бочка из-под бензина. Не сговариваясь, мы одновременно ударили ее носками сапог, будто нам попалась под ноги обыкновенная жестянка. Бочка глухо отозвалась.

Так вот он, дом, где нам жить и горевать по оставленному Сталинграду! Каким этот дом показался нам тогда неуютным и неприветливым! Стены голые, закопченные, свет тусклый; ни скамьи, ни табуретки.

Сели мы тогда прямо на пол, и Сережа посмотрел на меня так, будто я в чем-то перед ним провинился. И еще запомнилось мне в пустой комнате большое зеркало — от пола до потолка. Вот перед ним стоит Валя, она смотрит на себя грустно и испуганно, подперев рукой щеку. Какая она худенькая!

Я с любопытством взглянул на себя и не огорчился. Я вырос за это время. И я вспомнил, как отец раз в месяц, по первым числам, ставил меня у двери, клал на голову книгу в твердом переплете и карандашом проводил черту, отмечавшую мой рост.

Высокую говорливую женщину с большими руками звали няней Дусей. Мы удивились, когда узнали, что не она здесь самая главная. Главной же оказалась женщина совсем небольшого роста. Это она первая спросила, как зовут меня. А Сережу сама назвала Сергеем. Он встрепенулся, а она в ответ провела ладонью по его волосам и сказала: — Жесткие!

Вскоре всех нас раздели, и мы сидели голышом на полу, на каких-то подстилках. Даже вспомнить сейчас страшно, какая у многих была кожа: кто желтый весь, а кто будто пеплом посыпан. Стало холодно. Нас накрыли одеялами. Некоторые сжались в комочек. Сережа опустил голову на худые колени; он прикрывал ими кучку трофейного имущества, извлеченного из его карманов. У Вали дрожали плечи…

Няня Дуся мыла нас в большом тазу. Нательную рубашку выдали мне тоже какого-то пепельного цвета. Она давно прохудилась на спине и треснула, когда я натягивал ее на себя.

Мы думали, что наше белье сушится на весеннем солнце, но, как потом оказалось, у многих одежду просто сожгли.