Дети капитана Гранта

– А я полагаю, что они не осмелились напасть на нас, – сказал Гленарван, который был очень раздосадован тем, что не удалось вступить в переговоры с туземцами, кем бы они ни были.

– Если я не ошибаюсь, то эти гаучо вовсе не безобидные пастухи, а отъявленные, опасные разбойники, – сказал майор.

– Что вы! – воскликнул Паганель.

И он с таким жаром принялся спорить по этому этнологическому вопросу, что умудрился вывести из равновесия майора, и тот, вопреки своей обычной сдержанности, сказал:

– Мне думается, вы не правы, Паганель.

– Не прав? – переспросил ученый.

– Да. Сам Талькав принял этих индейцев за грабителей, а он, наверное, хорошо знает, кто они такие.

– Ну и что ж? На этот раз Талькав ошибся, – возразил несколько резко Паганель, – гаучо – мирные пастухи, я сам писал об этом в одной брошюре о пампе, пользующейся некоторой известностью.

– Значит, вы ошиблись, господин Паганель.

– Я ошибся, господин Мак-Наббс?

– Если угодно – по рассеянности, – продолжал настаивать майор, – и вам придется внести некоторые поправки в следующее издание вашей брошюры.

Паганель, очень уязвленный тем, что его географические сведения не только подвергаются сомнению, но и становятся предметом шуток, почувствовал, что раздражается.

– Знайте, милостивый государь, – сказал он майору, – что мои книги не нуждаются в подобных исправлениях!

– А по-моему, нуждаются, по крайней мере в данном случае, – возразил Мак-Наббс, тоже охваченный упрямством.

– Вы, сударь, что-то придирчивы сегодня, – отрезал Паганель.

– А вы что-то сварливы, – отпарировал майор.

Спор разгорался не на шутку, несмотря на то, что повод, вызвавший его, был совершенно незначителен, и Гленарван счел нужным вмешаться.

– Несомненно, – сказал он, – один из вас слишком придирчив, а другой – сварлив, и, по правде сказать, вы оба удивляете меня.

Патагонец, не понимая, о чем спорят два друга, легко догадался, что они ссорятся. Он улыбнулся и спокойно сказал:

– Это северный ветер.

– Северный ветер! – воскликнул Паганель. – При чем тут северный ветер?

– Ну конечно, – отозвался Гленарван, – ваша плохое настроение объясняется северным ветром. Помнится, мне говорили, что на юге Америки он чрезвычайно раздражает нервную систему.

– Клянусь святым Патриком, вы правы, Эдуард! – воскликнул майор и расхохотался.

Но Паганель, не на шутку раздраженный, не желал сдаваться и набросился на Гленарвана, вмешательство которого показалось ему слишком шутливым.

– Итак, по-вашему, у меня возбуждены нервы?

– Конечно, Паганель, и причина этому – северный ветер. Он часто наталкивает тут людей на преступления, подобно северному ветру в окрестностях Рима.

– На преступления! – воскликнул ученый. – Так я имею вид человека, собирающегося совершить преступление?

– Этого я не говорю.

– Скажите лучше прямо, что я хочу вас зарезать!

– Ох, боюсь этого! – ответил Гленарван, не будучи больше в состоянии удержаться от смеха. – К счастью, северный ветер дует всего лишь один день.

Слова Гленарвана возбудили всеобщий хохот.

Паганель пришпорил лошадь и ускакал вперед, желая рассеять в одиночестве свое плохое настроение. Через четверть часа он уже забыл о происшедшем. Так на короткий срок добродушие ученого изменило ему, но, как правильно указал Гленарван, причина тому была чисто внешняя.

В восемь часов вечера Талькав, ехавший несколько впереди, сообщил, что они приближаются к желанному озеру. Четверть часа спустя маленький отряд спускался по крутому берегу озера Салинас. Но здесь путников ожидало тяжелое разочарование: озеро пересохло.

Глава восемнадцатая. В поисках пресной воды

Озером Салинас заканчивается непрерывный ряд лагун, которые связывают Сьерра-Вентана и Сьерра-Гуамини. Некогда многочисленные экспедиции направлялись из Буэнос-Айреса в эти места для добывания соли, так как воды Салинас содержат значительное количество хлористого натрия. Но благодаря жгучему зною вода испарилась, соль осела на дно, превратив озеро в огромное сверкающее зеркало.

Когда Талькав говорил о питьевой воде озера Салинас, то он имел в виду не самое озеро, а пресные речки, впадающие в него во многих местах. Но в данное время и они пересохли. Все выпило палящее солнце. Легко представить себе то подавленное состояние, которое овладело путешественниками, измученными жаждой, когда они достигли высохших берегов озера.

Надо было немедленно принять какое-то решение. Вода, еще сохранившаяся в бурдюках в незначительном количестве, протухла и не могла утолить жажду. А она жестоко давала себя чувствовать. Голод и усталость отступали перед насущной потребностью в воде. Изнуренные путешественники приютились в «рука»[41], кожаной палатке, раскинутой и оставленной туземцами в небольшом овраге. Лошади, лежа на илистых берегах озера, с видимым отвращением жевали водоросли и сухой тростник.