Дети капитана Гранта

Во время путешествия Гленарван нетерпеливо ожидал встречи с туземцами. Он хотел расспросить их о капитане Гранте. Переводчиком мог служить патагонец, с которым, кстати сказать, Паганель уже давно свободно объяснялся. Но отряд двигался теперь по местности, редко посещаемой индейцами, так как проезжие дороги, ведущие из Аргентинской республики к Кордильерам, лежат значительно севернее. Поэтому путешественники не встретили до сих пор ни кочевых племен, ни оседлых, управляемых кациками. Когда они замечали на горизонте одинокого всадника, тот быстро исчезал из виду, очевидно нисколько не стремясь встретиться с незнакомцами. Отряд должен был казаться подозрительным каждому, кто решил в одиночестве забраться в эту глушь: бандита должен был вспугнуть вид восьми хорошо вооруженных людей; честный путешественник вправе был заподозрить в них бандитов. Вследствие этого Гленарван ни разу не имел случая расспросить ни мирных туземцев, ни разбойников. Он начал уже мечтать хотя бы о встрече с бандой разбойников, даже в том случае, если бы разговор с ними пришлось начать с обмена пулями. Но скоро одно происшествие, неожиданно подтвердившее правильность истолкования документов, утешило Гленарвана. Он больше уже не жалел о невозможности навести справки о капитане Гранте у встречных путников.

Несколько раз уже отряд пересекал тропы, проложенные в пампасах, в том числе дорогу из Кармена в Мендосу, усеянную костями домашних животных, павших во время перегона.

До сих пор Талькав не сделал ни одного замечания по поводу этого строжайшим образом соблюдаемого маршрута, хотя он, несомненно, понял уже, что отряд не ищет ни больших дорог в пампасах, ни сел, ни городов Аргентины. Каждое утро отряд трогался по направлению к восходящему солнцу, ехал целый день, ни на шаг не уклоняясь в сторону, и вечером останавливался на ночлег, имея прямо за своей спиной заходящее солнце. В качестве проводника Талькав должен был удивляться, что не он вел отряд, а отряд вел его. Но если он и удивлялся, то ничем не выдавал этого, со сдержанностью, свойственной индейцам. Когда отряд проходил мимо проселочных дорог, он не делал никаких замечаний. Но в этот день, видя, что его спутники собираются пересечь также и большую дорогу, он остановил своего коня и повернулся к Паганелю.

– Дорога к Кармен, – сказал он.

– Верно, мой храбрый патагонец, – ответил географ, – это дорога из Мендосы в Кармен.

– Мы не поедем по ней? – спросил Талькав.

– Нет, – подтвердил Паганель.

– Куда же мы едем?

– Прямо на восток.

– Это значит никуда не ехать.

– Как знать!

Талькав замолчал и с нескрываемым изумлением посмотрел на ученого. Ему ни на минуту не пришло в голову, что Паганель шутит. Всегда серьезные, индейцы не понимают шуток.

– Значит, вы едете не в Кармен? – переспросил он.

– Нет, не в Кармен, – ответил Паганель.

– И не в Мендосу?

– И не в Мендосу.

В этот момент к ним подъехал Гленарван. Он спросил географа, что говорит Талькав и почему он остановился.

– Он спрашивал меня, куда мы едем: в Кармен или в Мендосу, – ответил Паганель, – и очень удивился, получив отрицательный ответ на оба свои вопроса.

– В самом деле, наш маршрут ему должен казаться странным, – сказал Гленарван.

– Он говорит, что мы «никуда не едем».

– Скажите, Паганель, в состоянии ли вы объяснить ему цель нашей экспедиции и почему мы едем все время на восток?

– Это будет чрезвычайно трудно, – сказал Паганель, – потому что индейцы ничего не понимают в градусах широты и долготы, а история с документом покажется Талькаву совершенно фантастической.

– Интересно знать, – спросил майор, – чего не поймет Талькав: рассказа или рассказчика?

– Ах, Мак-Набс, – возразил Паганель, – вы до сих пор не верите в мой испанский язык!

– Что же, попробуйте, дорогой друг!

– Попробую.

Паганель снова подъехал к патагонцу и заговорил с ним, часто останавливаясь из-за нехватки слов, из-за трудности объяснить отвлеченные понятия дикарю, привыкшему только к конкретным представлениям и образам.

Любопытно было смотреть в это время на ученого. Он жестикулировал, возвышал голос иногда до крика, ерзал в седле, гримасничал. Крупные капли пота стекали по его лбу. Когда язык оказывался бессильным, он пускал в ход руки. Наконец, соскочив с седла на землю, он начертил на песке географическую карту с перекрещивающейся сеткой меридианов и параллелей, где были обозначены оба океана и проведена линией дорога в Кармен. Никогда еще ни один учитель не был в таком затруднении. Талькав ни словом не прерывал ученого и следил за ним неотрывно, но нельзя было угадать, понял ли он хоть что-нибудь из его слов. Урок географии продолжался около получаса. Наконец Паганель умолк, вытер пот с совершенно мокрого лица и поднял глаза на патагонца.

– Понял он? – спросил Гленарван.

– Сейчас узнаю, – ответил Паганель. – Но если он не понял, я бессилен!..

Талькав был неподвижен. Он молчал. Он не сводил глаз с чертежа на песке, постепенно стирающегося ветром.

– Ну, что же? – спросил его Паганель.