Дети Хедина

– Уходи, – чужим голосом произнесла Оксана. – Только скажи, почему ты раньше мне всего этого не говорил?

– Я говорил. Ты не хотела меня слышать.

Оксана шла по набережной, не замечая ни раскричавшихся чаек, ни ветра, так и норовившего кардинально поменять странной рассеянной женщине прическу и зачесать волосы с затылка на лицо. Ей казалось, что мир разваливается на куски и сыплется на нее, как старая штукатурка с потолка. Пазл, который она так долго собирала, походя расшвырял жестокий мальчишка. Некоторые фрагменты потеряны навек, и теперь уже картинка не сложится, как ни старайся. Впрочем, выяснилось, что мозаика изначально составлена неверно – в нее ошибочно были втиснуты элементы другого рисунка, иного мира, того, в котором проявление эмоций считается нормальным, а неестественным – их отсутствие. В котором людям в голову не придет изобретать джей-и-эм. Только где ж его взять, такой мир?

И зачем ей жизнь, в которой у нее нет Жени, а значит, нет смысла? Осталась только боль. Не только оттого, что он ее бросил, – мало ли сорокалетних мужей оставляют своих жен, как сказала бы ее сестра, пожав плечами, но оттого, что ему на это наплевать. Переживать – это нецелесообразно. Не-це-ле-со-об-раз-но. Любимое его слово. И, кажется, всех мужчин на этой планете. На завтрак он обязательно должен был съесть овсяную кашу и выпить чашку чая без сахара. Это полезно и целесообразно. А вот поджаренный тост с малиновым джемом и черный кофе, которыми завтракала Оксана, – нецелесообразно. Потому что она через полтора часа захочет есть, перехватит чего-нибудь вредного и калорийного, потом начнет страдать от того, что поправилась, и вообще, кофе ей вреден. Оксана соглашалась и продолжала есть тосты с джемом. Потому что не любила овсяную кашу и чай.

Как она очутилась на мосту? Оксана не заметила. Оглядевшись по сторонам, поняла, что ушла далеко в глубь города, пронизанного каналами, как артериями. Под мостом река медленно несла ветку с листьями. От какого дерева – отсюда было не разглядеть. Но можно попытаться, если перегнуться через перила пониже… Редкие прохожие косились на нее, но не подходили, и Оксана была только рада этому. В голове путалось, ей нужно было еще немножко времени, чтобы собраться с мыслями. И едва она начала сознавать, что прыжок в реку – не самый лучший способ сведения счетов с жизнью, особенно если умеешь плавать, как вдруг услышала:

– Девушка! Не делайте этого!

Оксана вздрогнула и обернулась. Перед ней стоял стройный золотоволосый парень с буйной копной мягких кудрей и золотыми же искорками в карих глазах.

– А тебе сколько лет? – не успев ни о чем подумать, выпалила Оксана и прикусила язык, чтобы не добавить «мальчик». Уж больно юным он ей показался.

– Двадцать девять, – ответил он, ничуть не удивившись и не смутившись вопросом. – А ты правда хотела прыгнуть?

«Ну вот, он уже не только девушкой тебя называет, но и на «ты» перешел. Впрочем, сама начала».

– А ты правда за меня переживал?

– Конечно! Мне бы не хотелось, чтобы такая красивая девушка бросилась с моста. Мне пришлось бы прыгать следом, а я не умею плавать… – с серьезным видом произнес он. – Кстати, меня Игорь зовут.

«Господи, неужели ты создал в этом мире хоть одного нормального человека?»

– Оксана, – рука была протянута для рукопожатия, но Игорь поднес ее к губам.

– Рад знакомству.

* * *

– Скажите, а почему у вас все нарисовано комьями краски? И это море, да? Что-то не очень похоже. – Худощавый мужчина в шляпе-котелке попытался поковырять пальцем картину.

– Нет! – вскрикнула Оксана и едва удержалась, чтобы не стукнуть его по руке. – Не надо трогать, пожалуйста.

– Хорошо-хорошо, не нервничайте. – Он сделал шаг назад. Пожилая дама, державшая его под руку, поморщилась. – Но я все равно не понимаю, что это за живопись такая, когда нет сходства с оригиналом. Вот у вас подпись: бушующее море. Видел я бушующее море, и оно совсем не такое, как у вас. И куски краски такие неаккуратные, торчат из картины…

Оксана растерялась. На выставку за всю неделю пришло одиннадцать человек, и никто из них не купил ни одного холста. Если и эта пара ничего не приобретет, то Оксана банкрот. Арендовать зал, развесить афиши, устроить вернисаж влетело ей в копеечку, и она надеялась вернуть часть денег, продав хотя бы этот пейзаж.

– Поймите, – голос помимо воли зазвучал жалобно. – Сложно передать эмоции, работая в традиционной технике. Ну, море, ну бушует. Как на полотне провести параллель между ним и бушующими, как море, чувствами? Я же хотела передать бурю эмоций, захлестывающих человека, и то, как он тонет в них, как в волнах…

Старуха вцепилась крепче в согнутую руку кавалера, по-видимому, сына. Оксана увидела, как от напряжения побелела кожа на костяшках пальцев и чуть разгладились морщинки на тыльной стороне ее кисти.

– Пойдем отсюда, – потянула она сына прочь. – Нам только наркоманских картин не хватало.

Когда стихло эхо от каблуков, Оксана осела на пол, привалилась к стене и заплакала.