Дети Хедина

Нет. Но если я скажу, что нет, он неизбежно спросит, почему. И придется юлить и объяснять резоны, которые дома казались несокрушимыми и правильными, а здесь кажутся чем-то обидно мелким.

Неожиданно для себя признаюсь:

– Мне страшно. Я даже во сне боялась.

Слезы катятся, а вытереть не могу. Не вытереть сквозь шлем.

– Посмотри, пожалуйста… у тебя слева, на мониторе шлема, должен быть такой датчик – ts. Видишь?

– Да.

Что он такое придумал, пока я спала?

– Так, какой индикатор горит?

– Синий.

– Отлично. Скоро все кончится. Я обещаю… все будет хорошо.

Он с крыши съехал? Какое там хорошо.

Молчу.

Он, видимо, понял, что утешенье было неуместным, неправильным. Завозился:

– Ты там плачешь? Не надо. Знаешь, что это за датчик?

– Канал телепортатора. Аварийного. Он не работает.

– В твоей локации – работает. Помнишь, я говорил про свет над левым плечом? Я тут… немного… я сломал свое кресло. Иначе было не выбраться. И увидел. Это она и есть. Система аварийной телепортации. Ее только надо подружить с твоим скафандром… и вуаля…

– А ты?

– Что «я»?

– У твоего сломанного кресла нет чертовой системы, так?

– И что?

– Я не хочу. Так – не хочу.

– Как?

– Я тебя тут не брошу.

– Глупости. На самом деле вариантов нет. К тому же после твоего ухода я смогу воспользоваться твоим креслом.

Звучит убедительно. Но что-то здесь не так. Неправильно. Что-то важное. Я что-то упускаю.

– Давай, подруга. Надо всего лишь синхронизироваться с аварийкой. Скажи, когда индикатор станет зеленым.

Индикатор послушно зеленеет. Где? Где он меня обманул?

Энергия. Ох ты. Это же школьный курс. Одно кресло – один старт. Смысла нет делать по-другому. Если бот в опасности, каждый эвакуируется из своего кресла.

И все равно, формально он прав. По логике, есть разница, два трупа или один…

…какая такая логика, нет логики! Есть только мы и космос…

Ему надоело ждать. Или догадался, почему я молчу.

– Прости…

Свет по непривыкшим глазам. Зараза… никогда не прощу.

Вокруг меня – толпа народу. Какие-то журналисты, медики. Мельканье, пестрота. Все чего-то хотят. Всем надо знать, как это мне удалось… ценой каких усилий.

Снимаю шлем. Говорят. Говорят. Говорят.

А это не мне удалось.

Гад…

Он, наверное, с самого начала знал, что так будет.

Слишком ярко все. Назад не получится.

Урод.

Не надо меня никуда тащить. Не надо. Я тут побуду. Понимаете? У него там еще было время. Несколько часов.

Людмила Минич Широкими мазками

Ему не следовало приезжать. Это было ошибкой, но Лена написала такое теплое, душевное письмо…

«А я про тебя рассказала ребятам. Удивлялись, спрашивали, какой ты сейчас. С виду мало поменялся, но мы всего минут пять в коридоре болтали…» И дальше в том же духе. Просила не сердиться на маму – это она сообщила его адрес.

«Хорошо хоть только адрес, а не, например, персональный код, с нее бы сталось», – подумал тогда Кирилл, но по мере чтения он ударился в воспоминания и невольно смягчился, даже «поплыл», хотя особого повода ностальгировать не было.

Он редко приезжал в родные места. Только из-за мамы. Та упорно не желала перебираться ни в Сиэтл, ни в Прагу, не забывая, впрочем, регулярно жаловаться, что он совсем ее оставил, не желает видеть и вообще «зазвездился». Последнее ему не нравилось больше всего, любимый ею сленг начала века отдавал почти что архаикой. Но это еще ничего по сравнению с желанием до конца своих дней не покидать насиженное место лишь потому, что «здесь остаются могилы дорогих ей людей», то есть отца Кирилла, маминых родителей и еще двух-трех родственников, которые тоже шли в расчет. Наверно, это смотрелось бы вполне уместно в середине прошлого столетия, но никак не нынешнего. С другой стороны, частые разговоры по ГС мало чем отличались от полноценных визитов, разве что потрогать собеседника нельзя, потому Кирилл решил оставить все как есть.

И вот пару месяцев назад маме решили поставить импланты, хотя сердце у нее всегда работало как часы. Или почти идеально. Но мониторинг показал, что важная мышца мало-помалу изнашивается, необходима плановая, ничем не примечательная операция – и все восстановится. Ближайшие восемь лет – с гарантией, а если повезет, то и десять-двенадцать. Пришлось всеми правдами и неправдами отложить дела и срочно лететь домой. И надо же, в Центре сердца он встретил Лену Самойленко.

Не узнал ее в белом халате, зато она его – сразу. Разговор получился короткий, почти на ходу. Кирилл преувеличенно интересовался ее жизнью, чтобы самому избежать допроса, вяло обещал как-нибудь состыковаться, потом воспользовался тем, что она спешила, исчез, в тот же день улетел и почти забыл о встрече.