Дети Крылатого Змея

Младший братец неплохо умел управляться с эмоциями. С детства тренировался быть милым, и получалось, а потому ситуация, когда обычное его очарование оказывалось бесполезно, его нервировала.

И не только его.

Тедди держался в тени. Он сам был тенью, безвестной, бесправной.

Опасной.

Чутье подсказывало Зверю, что именно от Тедди стоит ждать неприятностей, а Мэйнфорд же пытался понять, чем именно обыкновенный человек способен навредить.

Обыкновенный ли?

Аура… стабильная аура… слишком стабильная для того, чтобы быть настоящей. Нет, она меняется, и на первый взгляд перемены естественны. Вот чуть тускнеет верхний слой, что бывает, когда человек испытывает негативные эмоции, но тут же вспыхивает. Вот второй становится мутным. Третий имеет характерный неровно-полосатый рисунок.

Вот только фокус в том, что перемены эти цикличны.

Мэйнфорд бы не заметил такой малости, если бы не смотрел. И удар пропустил бы. Кто ждет удара от человека?

Или того, что твой гость окажется лишь оболочкой.

Вопрос прозвучал. И Гаррет согнул левую руку в запястье. Правой коснулся браслета из белого золота. Вздохнул, словно бы сожалея о том, что предстоит сделать.

…аура Тедди пошла рябью.

Вспыхнула алым, на глазах истончаясь, и лопнула, как лопает бычий пузырь, который надули слишком сильно. Этот звук, тонкий и громкий, оглушающий, заставил Зверя вскинуться и отпрянуть. А следом за звуком само пространство исказилось.

Оно, захваченное воронкой хаоса, выворачивалось наизнанку. А изнанка, покрытая тонкими живыми волосами, норовила сожрать явь.

Мэйнфорд никогда не видел пробой.

Он и не читал-то о подобном.

И потому пропустил первую волну. Его опалило мертвым огнем Бездны, а затем заморозило дыханием ее. И растерянный, оглушенный, он стал бы легкою добычей для твари, что пыталась выбраться с той стороны.

Мэйнфорд завороженно смотрел, как сплетается она из остатков плоти, собирает себя из капель материи, нанизывая их на черные нити изнанки. Как создает самое себя в обличье столь уродливом, что невозможно было отвести взгляда…

…лоснятся чернотой жвалы. Сияет броня, и человеческий глаз с пушистыми ресницами выделяется средь иных, фасеточных, своею нелепостью. Тварь многонога и многозевна.

Медлительна.

Она вытаскивает себя из Бездны, сегмент за сегментом, и бледное дрожащее тело твердеет, соприкоснувшись с тварным миром.

Кто-то завизжал.

И голос этот заставил тварь повернуться.

Неторопливо.

Она-балерина стояла на сотне игловидных конечностей, каждая из которых была слишком тонкой, чтобы выдержать вес этого тела.

Зверь зарычал.

И потянулся, требуя свободы. Мэйнфорд не справится. Его пламя, которое вырвалось само, оплетая лоснящееся тело, бессильно. Это пламя лишь согреет ее. И насытит.

Ненадолго.

Зверь требовал крови.

Черной, как воды проклятого озера, окружавшего истинный Атцлан. Тяжелой.

Горькой.

И Мэйнфорд, глядя, как огонь его догорает на нитях вибрисс, которые вовсе не выглядели обожженными, уступил.

…он снова стал Зверем.

И тело его, слишком слабое, чтобы выстоять в этой схватке, изменилось. Оно потекло свечным воском, опалив сознание быстрой болью.

Перетерпится.

Как-нибудь.

И Зверь был согласен. Он лепил себя и в том был подобен твари, нависшей над Гарретом. Массивное тело ее поднялось, и все глаза, что крохотные, с булавочную головку, что огромные, будто сложенные из осколков битого стекла, уставились на человека. Длинные веерообразные усы шевелились, кончики их касались бледного лица, подбирая капли пота. Гаррет дышал. Прерывисто. С каждым вдохом пытаясь совладать с ужасом, который испытывали люди пред созданиями с той стороны.

Твари нравился ужас.

Теперь Зверь слышал ее явственно. Новорожденная, она была сонной и любопытной, а потому не спешила убивать. Изучала. Наслаждалась. Она не осознавала, что в мире этом ненадолго, поскольку воронка, ее породившая, захлопнулась, а упорядоченная материя тварного мира уже принялась разрушать стосегментное тело. Тварь чувствовала себя… пожалуй, спокойно.

Уверенно?

Свободно.

— Я… — Гаррет поднял руку с плетеной красной нитью, которая выскользнула из-под браслета. — Я вызвал тебя… повинуйся…

Усы замерли.

Звук человеческого голоса был нов, а остатки заклятья, которое висело на нити, привлекли внимание твари. И дали Зверю возможность завершить оборот.

Он подобрался.

И обернул тело крыльями, пытаясь хоть как-то защитить собственное тело, все еще недостаточно сильное, от ожогов. Он скользнул вдоль бока твари, стараясь двигаться так, чтобы не задеть ни один из чувствительных волосков.

— Повинуйся, — Гаррет, видя, что тварь не собирается нападать, осмелел. — Возьми его! Слышишь? Только не убивай…

Жвалы твари сухо щелкнули, и Зверь замер. Слишком рано… слишком мало места… любое движение твари сметет его. А она сильна, и в открытой схватке шансов уцелеть немного.

А он должен.

Не ради себя, но ради женщины, у которой хватило ума не вмешиваться.

— Эй ты… слышишь?

Она слышала.