Дети Лавкрафта

«А ну как и остальное его тело тоже обрили, чтоб в масть?» – с улыбкой предположил отец, потому как на самом деле ничего из этого не рвало ему сердце: в нем всегда находилось место для ревности ко всему под маркой «Док Бранд». Если верить маме, то вызывалось это тем, что у Дока Бранда профессиональный ранг был выше: «Д-р» побивает «Директора производства». Усугублялось дело и тем, что порой мама цитировала Дока Бранда при решении дел домашних. Чем подрывала отцов авторитет, делала его не столько хозяином дома, сколько просто мужчиной, оказавшимся в тот момент рядом.

За все последующие годы, к тому же принимая во внимание поведение Лауры под конец нашего супружества, я, как понимаете, должен был пораскинуть мозгами о поздних часах, когда мама частенько работала с Доком Брандом. И что эта работа могла бы за собою повлечь, а могла и не повлечь. Смогла бы или не смогла его койка в кладовой выдержать вес двоих людей – в движении.

И я гадал, задумывался ли о том же отец. Или надо ли ему было задумываться. Когда они развелись (я тогда в десятом классе учился), и впрямь однажды услышал, как за закрытой дверью в рев прозвучало имя Дока Бранда: рявкнуло так, что в тот же миг свара стихла, – только это значения не имеет.

Еще одной особенностью «Убийства на псарне» была та нечитаемая буква, размазанная на высокой белой стене смотровой-2, которая в точности отразилась зеркально на обратной стороне той стены в смотровой-1.

Вот этого никто объяснить так и не смог.

В книгах и таблоидах утверждалось, что есть свидетельства, объясняющие случившееся тем, что кровь проступила сквозь стену. Обычно в таких «судэкспертных» описаниях фигурировала снятая с электропроводки изоляция, предположительно перенесенная с виновной стены во время ремонта. Белую проводку, теперь запятнанную кровью, когда та большая темно-красная буква прошлась с одной стены на другую, то ли толкали, то ли тащили силы, какие и представить-то невозможно.

Другая версия: убийца Дока Бранда попросту прошел с обагренными кровью руками из смотровой-2 в смотровую-1 и сам (или сама) размазал (-ла) по стене не поддающуюся прочтению букву в точности наоборот. И не только в точности наоборот, но и в точности в соответствии, размер в размер, с расположением и в пропорциях буквы в смотровой-2.

Добиться этого, как утверждают доморощенные детективы, было бы сродни тому, как с первой попытки одним движением руки нарисовать идеальный круг с завязанными глазами.

Мама этого никак не объясняла.

Вот что, вкратце, стояло за моими словами о том, что в темноте я увидел у своей кровати крестец Роджера.

А вот о чем я совсем не собираюсь сообщать д-ру Робертсон: при той величине, что была у Роджера, лежать вот так на полу значило бы, что его передняя часть с головой вместе были разрезаны толстой внешней стеной хижины.

Роджер лежал бы на полу моей хижины, грея живот теплом ковра, который положила у кровати Лаура в первый наш год вместе, зато морда его торчала бы снаружи в ночи. Что пес высматривал бы, вообразить не могу.

А вот то, о чем я даже самому себе не рассказываю: когда я наконец-то завершил движение и, используя для опоры столб, устремился под защиту постели, я, сами понимаете, сделал в уме моментальный снимок электронных часов, просто чтобы убедиться, что мне не придется выводить иную сумму.

Часы показывали 2:11.

День 11

Теперь я знаю, что это была не д-р Робертсон.

Наверное.

Я стоял на кухне над кастрюлей с лапшой, когда в дверь постучали. Нет: когда кто-то постучался в дверь. Д-р Робертсон, та, кого я знаю как д-ра Робертсон, она показала мне, как конструкции вроде «в дверь постучали» способны указывать на определенное, открытое недоверие в мире, как то всем остальным известно: фраза признает, что стук есть, однако, поскольку пока нет никакого визуального подтверждения того, кто стучит, она затемняет свой вербальный смысл.

Она права, я полагаю?

Пакет лапши, которую я готовил, извещал, что она японская, но я все равно намеревался заправить ее острым соусом. Это никакой не знак и не симптом чего бы то ни было. Просто я так люблю лапшу есть. Когда-то дети давились тем, что я для них готовил, а еще больше давились, когда я смотрел, как они ели. Но потом они выросли, доросли до астрофизики и (в качестве студентки второго семестра первого курса) до маркетинга, предоставляя своему отцу, страховому статистику, принять на себя все риски, какими только мир сей наделять призван.

Когда стук не повторился, что было бы вполне здраво, если бы кто-то снаружи стоял, я глянул, сощурившись, на дверь и в конце концов снял кастрюльку с лапшой с газовой конфорки, аккуратно выключил газ, потом для надежности проверил.

Стук больше не раздавался.

А я все же открыл дверь.

За нею не стояла д-р Робертсон, разглядывая меня на свой врачебный манер и держа наготове в правой руке свой пунктуационный карандаш. Вместо этого она стояла среди деревьев, ярдах, может, в двадцати за высокой травой.

На ней был белый лабораторный халат, какой она на моей памяти никогда не носила.