Дети Лепрозория

За спиной шептались, но этого он старался не замечать тоже. Не вслушиваться. Не всматриваться в лица. И не замечал бы ничего дальше, если бы, откусив очередной кусок яблока, не заметил трех охотниц, ловко лавирующих среди толпы ему навстречу. Обернулся — сзади еще четыре. Кусок встал поперек горла, Нойко согнулся в три погибели, пытаясь откашляться, и краем глаза заметил, как один из быков забрал ящики из небольшого прохода между рядами. Что ему, что охотницам до него идти одинаково. Идти, но не бежать. И, выплюнув яблоко, он бросился со всех ног именно туда.

Обогнул широкого быка, сложил крылья вдоль тела и, выскочив на другой ряд, бросился наутек. Несколько раз оглянулся, но Охотницы как будто медлили или искали обходной путь, обманув его.

Ушел!

С грохотом и пронзительным визгом побег накрылся. Корзинка, подлетев, милостиво осыпала цесаревича оставшимися яблоками, в руки впились обломки. А визг и не прекращался, а только усиливался, ввинчиваясь в виски.

— Замолчите, не ведите себя как визгливая собачонка! — женский голос где-то непонятно где. То ли в голове, то ли снаружи, то ли вообще его и не было. Но визг стих, и Нойко смог, отпустив голову, наконец, оглядеться.

Перед ним сидела девчонка лет четырнадцати. Коза, судя по глазам, рожкам, ушкам и смешным копытцам. Красная, как помидор. Дышала тяжело, будто вот-вот снова собиралась разразиться визгом. В глазах стояли слезы. Да и не стояли уже даже, а капали на синее платье с белыми кружевными каемочками.

— Вы наследница клана Коз, видите себя подобающе, юная леди, — отчитывала ее пожилая женщина. Но она, по-видимому, никем не приходилась девочке, потому что была занята раскатившимися яблоками и своим товаром. Торговка. Подняла одно яблоко, второе, третье, сломанную куклу-марионетку, вторую. И Нойко медленно попятился, судорожно пытаясь сосчитать руки незнакомки. Она повернулась лицом, словно почувствовав на себе его взгляд.

Десять.

Ровно десять глаз.

Женщина улыбнулась — зубы белые, но клыки черные, блестящие. Подняла голову, и аккуратные хелицеры оказались видны сложенными под подбородком.

— Цесаревич, не серчайте. Ни девочка, ни я не хотели вам помешать, — ласково проговорила она, поставив рядом корзину, полную все тех же яблок.

— Все хорошо, — он замотал головой и попытался встать, опершись о каменную кладку. Но под рукой среди осколков нащупал марионетку.

— Это Люцифера, цесаревич.

Но он уже и без подсказки понял, что за кукла перед ним. Осторожно поднял ее за крыло и уложил на колени. Она была ему с предплечье, но если раскрыть по крыльям, кропотливо вырезанным перышко к перышку, то и в ладонях не поместится никак. Жаль только, оба крыла он сломал, когда упал. Ладно сложена, конские волосы собраны в хвост и рыбью косу, изумрудно-зеленые глаза-бусины глядят с хитринкой, острый нос очерчен знакомо, как и тонкие губы, изогнутые в слабой улыбке. Серая форма пошита аккуратно, доспехи на ощупь как будто и впрямь стальные. Меч даже вынимался из маленьких ножен. А сапоги из настоящей кожи. Кукла гнулась во все стороны, складывала сломанные крылья и раскрывала их будто по перышку. Нойко усадил ее на руку и осторожно погладил.

— Нравится, цесаревич? — женщина смотрела в упор, и все десять бездонно-черных, без белка, без радужки, глаз как будто смеялись.

Он спохватился и, прижав куклу к груди, принялся собирать остальных выпавших марионеток. Они были обычные — просто куклы, большинство с клубком ниток, прочно стянутым паутиной. Без одежды, волос, нарисованных лиц. Деревянные. Керамические. Тряпичные. Пустые. Некоторые даже сломаны или порваны, и Нойко не мог понять, он ли виноват в их поломках, или такими они и были. Но паучиха-кукольница забирала любых и аккуратно укладывала на лавке.

— Сколько стоит эта… — язык не поворачивался назвать Люциферу куклой, и он просто показал ее, подняв за талию.

— Эта не продается, цесаревич. Она — память. Хотите, я отдам другую? — паучиха поставила перед ним коробку, полную крылатых марионеток, но все они были пустыми, безликими, бездушными.

Нойко недоуменно посмотрел на Люциферу.

— Почему она — память? — но отдать не решился.

— Без нее я бы перед вами не выставляла кукол, — улыбнулась пожилая женщина, и хелицеры под ее подбородком тихо щелкнули, без угрозы.

— Вы ее знали? — не надеясь на ответ, спросил Нойко, из вежливости разглядывая кукол в коробке. Ни одна ему так и не приглянулась.

— Еще совсем другой. Если у вас есть время на старуху и ее глупые бредни, я расскажу, — паучиха закрыла коробку и поставила снова под лавку. — Мне будет приятно поговорить с херувимом.

— Все мое время — ваше, — едва дыша, отозвался цесаревич. — Если вы правда ее знали, я бы хотел услышать все.

Паучиха засмеялась и, подобрав полы серого бесформенного платья, села на один из ящиков и похлопала рукой по другому, предлагая присоединиться. Нойко едва протиснулся между лавками и послушно сел, подобрав крылья, теперь казавшиеся излишне огромными.

#6… ведь мы сами ее выбираем