Дети Лепрозория

— Ангелы вымерли. Не знаю, сами ли виноваты были, или кто-то их истребил, или выродились, заболели. Сейчас вряд ли можно отыскать правдивый ответ на этот вопрос. Тогда правили кошки, и кто-то из их шисаи смог по древним записям воспроизвести способ создания крылатых. И он их создал. Видишь ли, он радел за полноценный мир, в котором было место птицам. А его «пташки» решили, что они подобны запертому в Райском саду Богу, и свергли кошек. Увы, они получились бесплодными, и поэтому просто начали создавать себе подобных, так Имагинем Деи обрело второе дыхание и целую династию херувимов-правителей, не связанных абсолютно никаким родством.

— Наверное, было много жертв, — Раун сглотнул, вдруг услышав что-то на грани слышимого.

— Очень. Ты никогда не смотрел на постамент Феникса? Две трети часов там принадлежат Нареченным, — она сильно сжала его за локоть и остановилась. — Мой фактотум, ты слышишь то же, что и я?

Бледное лицо Изабель доказало, что ему не кажется. Он покорно прислушался.

Кричали дети. Пронзительно и бесконечно горько.

Даже перья встали дыбом, разом пересохло во рту, а весь хребет болезненно заныл. Он уже не помнил, но тело помнило все. И едва не дрожало от животного страха. Больно, неимоверно больно. Одиноко. Пусто. Страшно.

Перед глазами промелькнули белоснежные лебединые крылья. Императрица, подобрав полы багряного платья, сорвалась по коридору.

— Изабель, стойте! Вам же темно! — спохватился он и бросился следом.

Она не отозвалась, только вернулась, вырвала из рук фонарь и помчалась дальше. Безумная.

Громко цокали каблуки по каменным плитам, шуршали крылья и полы платья. А Раун с удивлением понимал, что отстает, и лиловый тусклый огонек уносится все дальше и дальше. И он следовал по тайным ходам на звук каблуков Изабель, по ступеням, по переходам, по развилкам. Она неслась, сбивая ноги, и даже не реагировала, когда он просил ее подождать хоть немного.

Наконец, он выскочил из туннеля в огромный грот, старательно выщербленный в горе. Огромнейшая зала расползалась вокруг сотнями темных коридоров. У самого дальнего края высилась тяжелая черная дверь из стали, приоткрытая ровно настолько, чтобы туда мог зайти один ангел. Раун пытался разглядеть отлитые изображения на створках, но во мраке без фонаря это было бесполезно. Попытался на ощупь, но услышал звон бьющегося стекла.

— Изабель! — со всех ног рванул внутрь.

Свет резанул по глазам. Слишком много, слишком светло. Слишком знакомо светло. Даже за закрытыми веками было все равно чересчур ярко. Масляные лампы, белоснежные кристаллы, добытые у моря, зеркала — все скопление света буквально давило.

Привыкнув настолько, что можно было разлепить веки, Раун огляделся и тут же вжал голову в плечи. Бесконечный коридор Имагинем Деи через несколько десятков метров расширялся под лабораторию, а затем уходил новыми коридорами. И всюду стальные решетки и жалкие комнатушки для будущих ангелов. Считалось, что эти стены и эти решетки дети не запоминают, но нет, стоило зайти сюда, увидеть, вдохнуть этот запах крови, боли и страха, как тело начинало дрожать, будто само не свое. Оно все прекрасно помнило. Пустота и отчаяние затягивали изнутри, душили, ломали, шептали, что ничего не закончилось. Ничего никогда не заканчивалось. Это просто прекратилось в один прекрасный момент для него. Для него одного. Но никогда не прекращалось на самом деле.

Раун схватил с пояса кожаный мешочек и, нашарив в нем россыпь обезболивающих, достал несколько. Проглотил парочку, даже не запивая, чего сроду с ним не случалось. Мешочек принадлежал Изабель, с ним она не расставалась, только вот с нарядом он не вязался. А ведь ее тело наверняка помнило всю ту чудовищную боль, что ей довелось пережить. И наверняка ей было даже хуже — две пары крыльев растить-то. Он достал еще несколько таблеток и огляделся в поисках нее.

Изабель стояла буквально в паре метров. В осколках фонаря, разлетевшихся кристаллах, горящих изнутри. Крылья едва не висели и только вздрагивали, будто сотрясаемые рыданиями.

— Ваше Величество, — прошептал он, протягивая ей на ладони таблетки. Она обернулась, внимательно посмотрела на них и протянула было руку. Но потом вдруг отдернула и замотала головой.

— Не нужно, мой дорогой фактотум, — отозвалась она. — Не нужно. Спасибо.

Раун поежился. Неужели она не помнит, как ей было больно?

— Идем, Раун, — бросила она и посмотрела ему в глаза. Нет, не плакала, но ее всю трясло. И через мгновение он понял по стиснутым кулакам — не от страха даже, от ярости ее трясло.

Он подставил локоть, проследил, чтобы она не порезалась, перешагивая через крупные осколки, и повел к лаборатории. Нужно было хоть кого-то найти, иначе до Верховного Магистра не добраться. Его и так предупредят, но у него будет меньше времени, чем если бы ему прислали приглашение на аудиенцию.

У столов было пусто. Изабель покрутилась, разглядывая колбы с пунцовой жидкостью и сложные мешалки с лиловым варевом, и подошла к одной из клеток.

— Бэи! — за полы платья ее цепко схватили детские ручонки. Изабель медленно обернулась.