Дети Лепрозория

Раскаленный воздух дохнул в лицо Райги, и он, мгновенно подскочив, бросился прочь.

Шестьдесят!

Какого кумо?! Когда в прошлый раз Тору так замкнуло, хватило сорока метров, но в этот раз все было иначе.

Семьдесят!

Песок под ногами раскалился и зашипел. Ползучие гады повылезали на воздух и теперь поджаривались заживо.

Восемьдесят!

Пот лился ручьями и на спине мгновенно испарялся. Но бежать быстрее было просто невозможно.

Девяносто!

Лапы как назло проваливались по плюсны, сердце колотилось, как бешеное.

Сто!

Одно успокаивало, Тора различала своих от чужих, иначе зажарила бы еще там. Но холоднее от этого не становилось. И легче дышать тоже. Испаряющаяся из воздуха влага обдавала кипятком легкие, как ни крути.

Сто… восемь!

Райга, споткнувшись, распластался на песке. Перевернулся и замер. Прямо перед носом оказалась граница. Наклони голову — и раскаленный воздух иссушит кожу. Откинься — и прохладная полуденная пустыня позволит дышать.

Прохладная. Полуденная. Пустыня. Нарочно не придумаешь.

В эпицентре на коленях стояла Тора. А вокруг — лишь искореженные иссохшие мумии, застывшие в измученных позах. Влага продолжала испаряться, песок трещал, воздух от жара шел волнами, клубился паром, наливался едва различимым лиловым светом. В такие мгновения действительно верилось, что энергия Самсавеила течет во всем. Потому что абсолютно все подчинялось ярости Торы, испарялось в ее боли и ненависти.

Райга лежал, упиваясь теплым воздухом пустыни, будто морским бризом, и ждал, когда все закончится.

Но оно не заканчивалось.

И даже не собиралось.

Влага испарялась, хотя, казалось, испаряться уже было нечему. Пар поднимался от песка, раскаленный воздух плыл перед глазами.

Щурясь, Райга разглядывал Тору. Цепкий взгляд медика подмечал начавшиеся судороги, лиловые слезы, сочащиеся по щекам и тут же высыхающие, львиный хвост, ломанными движениями скользящий по песку. Даже если бы Тора захотела остановиться, она бы не смогла. А она наверняка хотела. Такими темпами ее саму иссушит, когда больше нечему будет испаряться в округе.

— Дело дрянь, — Райга сложил лапы, расстегнул ремешки наручей, снял обмотки предплечий. Стянул верх формы и, нашарив на бедре бурдюк, вылил его содержимое на ткань до последней капли. Подвязал наручи к поясу и, поднявшись, оглядел парилку, устроенную Торой.

— Твою-то налево, ушастая, ну почему с тобой всегда столько проблем? — простонал он и, прижав мокрую рубашку в носу, шагнул за границу. Единственной его надеждой было, что и в таком состоянии она сможет отличить своего от чужих, и не иссушит, как скорпионов.

Он простоял некоторое время, готовый чуть что рвануть назад, но все обошлось. Раскаленный воздух обжигал тело, но вполне терпимо. Что плохо — рубашка сохла слишком быстро. Выругавшись в ткань, Райга побежал к Торе.

Рубашка высохла в десяти метрах до нее, пришлось бросить. Сухой воздух тут же обдал легкие жаром, не давая нормально дышать.

— Тора, хватит. Умница, ушастая, спасибо, — прохрипел Райга, подходя к сестре. Но она его не слышала.

Лились лиловые слезы и тут же высыхали, не успев закапать на одежду. Закатившиеся глаза все так же дрожали, а плечи трясло от болезненных конвульсий.

И во всем иссушенном поле песка полными влаги оставались только трое кошек. Высохли изнутри даже скорпионы, погибшие в бою до того, как пятая шисаи сошла с ума.

— Тора, прекращай. Всех убила, всех! — Райга потряс ее за плечо, но ничего не изменилось. Насилу оторвал окровавленные пальцы от головы Тайгона. — Тора! — крикнул во всю мощь легких и закашлялся. Слишком сухой воздух.

Уложил на спину, вытянув сведенные судорогой лапы. Тора тяжело захрипела, запрокинув голову, глаза все так же едва не горели. Райга поправил ее, боясь, что завалившийся язык перекроет ей глотку, но он не был причиной хрипа.

— Хватит, кому говорю! — похлопал по щеке. Никакого результата. — Вот же кумово проклятье.

Пришлось сесть сверху и, представив, как Тора возмущается, доводя его до белого каления, ударить. Пощечина вышла смазанной. Вторая лучше. Третья уже легче. После четвертой он почувствовал было, что вошел во вкус, но голова ее только болталась из стороны в сторону, а воздух начинал плыть перед глазами все ощутимее. Да и сами глаза высыхали.

— Тора, очнись! — он навис над ней и попытался потрясти за плечи.

И чудо, зрачки вернулись, как были. Ее словно включили.

Она коснулась чересчур прохладными ладонями его щек.

— Тора, не пугай так больше, я… — не успел он договорить, как понял, что вода покидает его тело. Дернулся было, но она удержала пальцами за шею, когти вспороли высыхающую кожу.

Горело все тело, агонизируя каждой клеточкой. Высохли глаза, пересохло во рту. Затянулись все раны, покрывшись сухими корками спекшейся крови.