Дети леса, дети звезд

«Здесь, наверное, и был первый поворот судьбы, — думалось сфинксу, — но я его не заметил. Прошутил, продурачился, процеловался в потемках. У той девочки были такие ленты в косах и такие глаза в ресницах, такие губы упругие, оторваться невозможно. И сам город был такой веселый, за стеклянными шариками на завод лазили, мыльные пузыри по ветру, чей быстрее долетит и не лопнет. После лесного меда — сахарные фигурки на палочках, как вкусно их делали… После птичьего щебета — вечный гомон большого речного тракта, торговцы и фокусы. С фокусов все и началось, все желание уйти вдаль с пестрым фургоном. Тогда я и ушел… ушел насовсем». В памяти были отец и мать, серьезные, мать даже плакала, надевая собственноручно сшитый плащ, коричневый, с лиственным узором по воротнику, вышивка выпуклая, красивая, так шили только в родном краю. Что стало с тем плащом? Вытерся, оборвался и сгорел. А вышивка украшает фартук одной милой хозяюшки, у которой жил всю прошлую зиму. Чувство потери стало таким острым, что сфинкс даже носом шмыгнул по-детски, уткнувшись в пушистое предплечье.

«Как понять, — спрашивал он себя, — правильно ли было то, что родители меня отпустили, не держали рядом? Правильно ли сделали, что согласились с моим выбором, не сказав ни слова, не попытавшись удержать? Если бы это было сейчас, никуда бы я от них не ушел. Но если вот это и есть судьба, то она меня привела сюда, и пока все правильно, значит, выбора никакого и не было? Я просто следовал своему характеру. И следовал, и следовал, пока дорога не вытесала из этого характера то, что есть сейчас…» И до самого утра Рональд Грин видел во сне тот первый, мамой сшитый дорожный плащ, теплый и мягкий, и зеленые листья вышивки на нем.

Глава 25

Утро на «Крыле», плавно перешедшее в день, началось для гостей базы со звонка доктора Ренна.

Вернее, началось оно гораздо раньше, но первую половину дня Грина с Тессом, судя по всему, «не тревожили». Не было сигнала будильника, по которому полагалось встать, спуститься в общую столовую, а после заняться делом, не было — пока что — дела этого самого, и до полудня Серазан успел допоказать Грину все, что осталось забытым с вечера, пробежаться по доступным разделам внутрибазовой сети на предмет интересностей с родины, перебрать в памяти предыдущий день… Там оставались легкое чувство неправильности от разговора с полковником, холодный взгляд особиста, как подозревал Тесс, единственного блондина на базе, хотя это было неважно, важнее было, что тот под властно-прохладными манерами фонил ощущением шухера, усилившимся в тот момент, когда Серазан отпихался от общей части инструктажа, предложив его просто сразу же проэкзаменовать, оставалось с ночи подозрение, что Грин таки рассчитался с ним за нечаянную дневную обиду по вопросу полукровного происхождения… Рассчитался тоже нечаянно, но вполне жестко и эффективно.

А в дне сегодняшнем было постепенно нарастающее раздражение от безделья и неизвестности, и только прервавший наконец это облеживание кресел и обшаривание сетки вызов доктора Ренна не дал ему перейти в нечто серьезное. У гостей любезно интересовались — наконец-то! — удобно ли они устроились и хорошо ли провели ночь, а заодно предлагали — тоже наконец-то, — встретиться и определиться, что и как они здесь будут делать.

Встретиться можно было где угодно, но желательно было бы, конечно, если бы они согласились пройти в исследовательский сектор, в кабинет к Ренну для начала, поскольку он лучше всего приспособлен для работы.

От вежливости формулировок вяли уши, а что было страшнее всего, так это то, как быстро, уже к середине разговора, перешел на полностью рабоче-официальный тон сам Тесс. Он был мабрийцем, и стандартные «да, это целесообразно», «мы будем через…» и «связь окончил» сами слетали у него с языка. Удивительным оказалось, что он от них так сильно и так основательно отвык.

А еще отвык от коридоров, постов охраны у дверей, возможности пройти без верхней одежды из модуля в модуль, чистоты и ровного света… Уже не чувствуя себя таким дикарем, как накануне, Серазан шел и вел Грина, и сердце пело — так было привычно и знакомо оказаться… почти дома! — а разум шипел и только что не рычал, и злорадно говорил: «Даже если найду где — стричься не буду! Не обязан», — и Тесс почти печатал шаг, зыркая на не те знаки и эмблемы на стенах — колониальный корпус, разумеется, относился к наземным войскам.

А исследовательский сектор, как оказалось, к войскам вообще не относился. Это было видно. Растения — местные — занимавшие рекреацию. Незапертые двери кабинетов. Какое-то смутное ощущение движения и легкого хаоса, который мог бы быть, если бы здесь было больше людей… Людей было действительно мало, намного меньше, чем тут предполагалось даже просто по площадям помещений — прямо там, где они прошли, прежде чем оказались на месте, все было обжито, но Серазан все равно чуял, что отдельные даже не кабинеты — блоки — стоят пустые.

И в голову закрадывалась неуютная мысль, что как бы не пустовали и некоторые купола — не только у научников.