Дети Луны

— Ты не хочешь использовать свой Дар? Но сказано: «Зажегши свечу, не ставят ее под сосудом, но на подсвечнике, и светит всем в доме».

— А еще сказано: «И устыдятся прозорливцы, и посрамлены будут гадатели, и закроют уста свои, потому что не будет ответа от Бога».

— Это Ветхий Завет. А с приходом Истинного Слова многое, сказанное пророками древности, потеряло силу.

— Спаситель говорил: «Не думайте, что Я пришел нарушить Закон и пророков; не нарушить пришел Я, но исполнить».

— Хочешь быть лучшей католичкой, чем папа римский? — настоятельница повернулась к книжной полке. Отодвинула три тома сочинений святого Гонория Августодунского, книги Алана Лилльского и Исидора Севильского, проникла во второй ряд и выудила зажатый между «Церковной историей англов» и «Разумом души» Алкуина фолиант. — А это ты почитываешь?

Фолиант содержал в себе «Согласование Ветхого и Нового Заветов» и «Комментарии к Апокалипсису» Иоахима Флорского.

— Все пророчества! И, между прочим, к чтению добрым католикам не рекомендовано!

— Это шантаж? — тускло спросила сестра Тринита.

— Нет, это просьба. Я ведь и сама это читала. — Настоятельница постучала по корешку согнутым пальцем. — Но не смешно ли — я, именно я, прошу тебя применить твой Дар, хотя должна запрещать его!

— А я, именно я, служащая примером того, что обвинения, кои святая церковь предъявляет бегинкам, не всегда и не во всем беспочвенны, отказываюсь. Я не отрицаю, что Сила у меня есть. Однако тебе не приходилось видеть… последствий.

— Но я не склоняю тебя к дурному! Более того, я вообще бы не стала тебя ни о чем просить, и даже водить с тобой знакомство, если бы не знала, что ты всегда использовала свой Дар только для добра.

Это, кажется, не утешило сестру Триниту, а удручило ее еще больше.

— Я никогда не ставила своей целью защищать добро, — сказала она. — Я просто время от времени мешаю людям убивать друг друга.

— Ну, и какая разница?

Молчание.

— Кроме того, возможно, ты сумеешь воспрепятствовать кровопролитию.

Молчание.

— Я просто прошу тебя встретиться с людьми, которых волнует будущее нашей провинции, и…

— Да сколько можно повторять — я не ясновидящая! Не пророчица! Да, мне случалось отыскивать среди людей убийц, черных колдунов и чародеек, но не с по мощью Дара, а исключительно благодаря логике и собственным наблюдениям.

— Вот и сделай это. Может, твои наблюдения скажут тебе то, что не говорят другим.

— А твои… соратники это одобрят?

— Ага, ты начинаешь интересоваться!

— Просто я понимаю, что единственный способ доказать тебе и твоим друзьям, что вы ошибаетесь во мне, — прийти на эту встречу.

— Она будет в воскресенье.

— А не в субботу?

— В воскресенье, — с нажимом сказала мать Изенгарда.

— Если среди вас затесался астролог, зачем вам нужна я? Ты же знаешь, как я отношусь к попыткам… дисциплинировать Силу.

— И тем не менее дисциплины изучаешь.

Сестра Тринита снова отмолчалась.

— Итак, в воскресенье после Angelus подойди к колодцу на Ратушной площади. Тебя встретят и проводят в нужный дом.

— Хорошо. Но не вини меня за сокрушительный провал твоих замыслов.

— Пока что провалилась ты! Следить надо за доской, а не предаваться мечтаниям! Шах и мат тебе, сестра Тринита. — Она рассмеялась приятным грудным смехом. — Говорю же я — переселяйся в монастырь! Там у тебя будет возможность поупражняться в игре, хоть она и запрещена уставом.

И с тем мать Изенгарда покинула дом общины бегинок. Сестра Тринита проводила ее до крыльца, где резались в зернь двое телохранителей. Кто предоставил в распоряжение настоятельницы этих дюжих молодцов при кистенях и дубинках, сестра Тринита не знала и не хотела знать, однако прекрасно понимала, что, если и в обычную пору женщине небезопасно ходить одной по улицам большого города, то в пору карнавала — особенно.

В последующие дни сестра Тринита не выходила из дому и потому лишена была удовольствия лицезреть многие чудеса праздника. Не видела она ни канатоходца, с факелами в руках танцевавшего на веревке, протянутой от одной из соборных башен до дворца наместника, ни быка, которого гильдия мясников выставила городу, с тем чтобы заколоть и зажарить на вертеле в «жирный вторник», а пока что в ожидании этого события изукрашенного лентами водимого по улицам, а также славную боевую потеху — поединок четырех слепцов в полном воинском облачении, победителю же в награду доставалась откормленная свинья. И не столько потому, что звание ее запрещало развлечения подобного рода. Просто ей было некогда. У нее толпились пациенты с вывихами, переломами, ушибами, ножевыми ранами, не говоря уж о тех, кто переживал прозаические, но от того не менее сильные страдания вследствие непосильного пьянства и обжорства. Короче, она тащила обычное бремя карнавала, который, безусловно, прекрасен, но не для тех, кто осужден наблюдать его изнанку.