Дети луны, дети солнца

В руках Хакона охотничий рог, выбеленный временем и украшенный двумя серебряными обручами. С самого детства Ренэйст видела его не единожды – рог этот хранится у рода Волка с тех самых пор, как властителем Чертога Зимы стал Харберт Ужасный, ее прадед. Вспоминается ей, как глядела она на гладкую поверхность, будучи совсем еще щенком, пахнущим материнским молоком. Они собирались перед очагом, все трое, и, распахнув от восторга рты, слушали рассказы отца о великих деяниях своих предков. Ганнар-конунг говорил им, что сам Рагнар Лодброк приходится им родичем; он был конунгом в те времена, когда шторм настигал драккары в море, ветра раздували паруса, а Солнце и Луна сменяли друг друга на небосклоне. Ренэйст не верит в эти сказки, но отчасти приятно ей представить временами, что воительница, подобная Лагерте, может быть одной с ней крови.

Воспоминания о детстве тают, словно дым, когда Медведь начинает говорить. Обводит внимательным взглядом юношей и дев, что стоят, внимая каждому сказанному слову. Голос Хакона тверд и звонок, словно лед, и столь же холоден; от него дрожь проходит по костям.

– Каждый, кто стоит предо мной в свете Вечной, встретил свою шестнадцатую зиму и желает назваться воином. Все вы – дети великих мужей, но одна лишь кровь не делает вас достойными.

Белолунная сжимает и разжимает озябшие пальцы, взволнованная и напряженная, подобная тетиве лука. Видит краем глаза, как постукивает Ове по резной крышке кожаного тула, что покоится у него на поясе. Что уж там, каждый из восемнадцати отроков, собранных подле ворот, чувствует, как зарождается волнение в груди. Разве можно их винить?

Хакон выдерживает паузу, позволяя им перевести дыхание, но не может возиться он с ними, словно с детьми.

– Ваше испытание – охота. Кто же из вас не охотился? Все мы равны под лунным светом, и потому есть законы, которые нельзя нарушать. Тот, кто воспротивится им, будет лишен оружия и права называть себя воином. Потому слушайте внимательно, неразумные щенки. Шагнув за границу леса, будете вы предоставлены сами себе, и никто не сможет помочь вам.

Ове щурит туманные глаза, прекращая стучать по крышке тула. Слова, которые дальше скажет им Медведь, важны, потому все свое внимание направляет он к нему.

Озноб проходит по их спинам, но с усмешками они поддевают друг друга локтями. Храбрятся, да только каждого страшит участь, уготованная при поражении. Даже сейчас считают себя воинами и не желают иной судьбы. Помимо этого пути множество иных дорог, но кто добровольно променяет оружие на посох пастуха, а поле боя – на кузницу? В их жилах течет живой огонь, кровь бурлит, вынуждая таять многовековой лед, сковавший кости детей Луны, и нет потери ужаснее.

Как никогда внимательно смотрят они на Хакона, ожидая, когда же продолжит он свою речь.

– Тонкости посвящения хранятся в секрете. Никто до шестнадцатой зимы не ведает, какое испытание уготовано. В стенах Великого Чертога конунг поведал вам, что предстоит, но никто из вас не знает еще, какое условие необходимо выполнить.

Медведь оборачивается, кивком головы подзывая к себе одного из стоящих поодаль молодых воинов. Тот, встрепенувшись, словно пробужденный ото сна филин, несколькими большими шагами приближается к Хакону, протягивая ему маленькую белую шкатулку. С легкостью умещается она на грубой ладони, и отроки, окружающие Ренэйст, задерживают дыхание в нетерпеливом ожидании. Сама она, не менее взволнованная, привстает на носочках, стараясь лучше увидеть происходящее из-за крепких спин. На их глазах цепляет двумя пальцами берсерк тонкую серебряную цепочку, за нее извлекая из шкатулки…

Зуб.

Выдыхают они, с интересом разглядывая то, что держит Хакон в вытянутой руке, подняв над своей головой. Зуб покачивается от резкого движения, и больше похож на костяной наконечник стрелы, грубый и неровный. Ренэйст хмурит белые брови, рассматривая трофей воина, чей прах множество зим назад был развеян над фьордами.

– Такой трофей должны принести вы конунгу, и оставаться в лесу будете до той поры, пока собственными руками не вырвете зуб из пасти убитого тролля.

Хакон стоит спиной к закрытым воротам, за которыми чернеет исполинской стеной мрачный лес. Глядя на него, Ренэйст сглатывает вязкую слюну; кажется ей, словно сквозь изломанные ветви не проникает лунный свет. Нет у дочери конунга ни малейшего желания ступать на снег под кроны темных елей.

Она ощущает его взгляд раньше, чем понимает, что он смотрит, но не торопится смотреть в ответ. Приходится сделать несколько глубоких вдохов перед тем, как посмотреть ему в глаза. И без того знает, о чем хочет просить ее Хакон, пусть и понимает, что гордячка не подчинится его воле. Даже если б женой ему была, все равно поступила бы так, как надумала.

То, как смотрят они друг на друга, не укрывается от бдительного взгляда Вороны. Трогает губы ее ядовитая ухмылка, и, наклонившись, выдыхает она насмешливо на ухо Волчицы:

– Не ходи за порог, оставайся у ног, как послушный щенок…