Дети Метро

Из иллюминатора самолета, в который Максим сел, было видно, как техники на аэродроме ежились от пронизывающего ветра — зима никак не хотела отступать и сдавать свои позиции марту. Когда взлетели, ему показалось, что под крылом самолета простирается безжизненное белое пространство. Чувство холода, одиночества опять вернулось к нему, как тогда, когда он летел в Заволжск вместе со Сказкиным и когда он еще не был знаком с Катей, а только смотрел на неё издали.

Сам перелет ему не запомнился, он не помнил соседей в салоне, стюардесс, словно у него был провал в памяти, тяжелый случай амнезии, вызванной травмой головного мозга. Потом Завьялов ехал по родному заснеженному городу, и ему казалось, что он едет по пустыне — кроме родных у него никого здесь не было. Оставалось несколько приятелей по академии, но кто знал, обрадуются ли они его приезду.

Старое такси, на котором он ехал из аэропорта, стучало и тряслось на мелких ухабах, словно Максим ехал в деревянных санях без рессор и амортизаторов. Казалось, что того и гляди оно развалится от этих толчков, но после взрыва в метро, Завьялова ничто уже не пугало. Он мрачно смотрел на знакомые улицы, дома и дороги, находясь в минорном настроении.

Мать и отец были рады его приезду, они решили, что он просто взял отпуск и захотел их навестить. Никаких перемен в его лице или поведении родные не заметили, а мрачное настроение отнесли на счёт усталости от работы и длинной зимы.

Первые дни Максим валялся на диване, ничего не делал. На улице было холодно — в начале марта откуда-то из заволжских степей в город потянуло стужей, и температура опустилась почти до тридцати градусов мороза. Он вдруг заметил, что чем больше проходило времени с момента смерти Кати, и чем дальше отдалялась это страшное событие, заставившее его уехать из Москвы, тем быстрее притуплялась боль потери, как будто память заволакивало дымкой.

«Что же у нас с ней было? — думал он, — не случившаяся любовь, незаконченная, незавершенная?» — он всё не мог подобрать слово, дать определение тому, что было у них с Катей.

«О, моя любовь незавершенная, в сердце холодеющая нежность!» Это Крандиевская-Толстая — жена Алексея Толстого.

Незавершенная любовь… Действительно, любовь у них с Катей осталась незавершенной. Максим думал и думал о ней. Ему начинало казаться, что он уже по-другому воспринимает её уход, что смирился с ним, что опустил её, ведь вернуть назад ничего нельзя.

Потом потихоньку он начала выбираться из дома.

Как-то недели через две после своего приезда Завьялов созвонился со студенческими приятелями, они договорились встретиться в кафе «Дарт Вейдер», том самом, где в прошлом году он случайно столкнулся со своей бывшей одноклассницей Аленой. Приятели пришли все. Они хорошо, крепко выпили и Максим рассказал им о своей московской жизни, конечно, не единым словом не упомянув, о том, что с ним случилось. Он рассказывал только о хорошем, приятном, памятном для него и по разговорам приятелей, по их взглядам чувствовал, что они ему завидуют.

— Слушай, а как же теракты? — спросил один из них, — вдруг попадешь под раздачу?

— Теракты? — Максим удивленно пожал плечами, словно впервые о них слышал, — случаются. Но ведь и здесь кирпич может упасть на голову? Точно?

Они посмеялись и принялись вспоминать студенческие годы. Потом еще пролетело несколько дней. Как-то мать спросила его:

— Ты не скучаешь? У тебя вроде была девушка в Москве. Вы что, расстались?

И вот этот безобидный вопрос, словно взорвал плотину, так долго сдерживавшую накопленные и загнанные глубоко внутрь эмоции.

Максим криво усмехнулся в ответ:

— Да, расстались!

Не говоря больше ни слова, потому что понял, что он может разрыдаться в любое мгновение прямо перед матерью, схватил пальто, сунул шапку в карман и выбежал на улицу.

Там было холодно, но Максим не чувствовал холодного ветра. Быстрым шагом, не разбирая улиц, он проскочил несколько домов, повернул вглубь одного из случайных дворов и увидел бетонный электрический столб. Подбежав к нему, он яростно принялся колотить по нему правой рукой, в то время как левая бессильно висела вдоль тела. Эта яростная неконтролируемая вспышка привела к тому, что вскоре он ощутил боль от сбитых костяшек пальцев, а перчатка намокла от крови.

Он снял её, бросил не снег и увидел, как проступила кровь, оставляя на снегу небольшие разводы. Эта кровь на белом снегу, красное на белом, вдруг сразу и полностью перенесла его туда, в темный тоннель, и он оказался среди разбросанных тел, оторванных конечностей, среди текущей крови. Он увидел себя, заглядывающим в черный закопчённый вагон, увидел на полу трупы, на сиденье трупы. Среди них Катя. Она словно спала, наклонив голову вбок, или прислушивалась к чему-то.

Он захотел позвать её, разбудить, потому что Кате нечего было делать в этом жутком вагоне — она должна быть в другом месте, рядом с ним.

— Молодой человек, вам надо руку перевязать! — голос проходившей мимо женщины заставил его очнуться.

Максим посмотрел на правую руку — кожа на костяшках была сбита до мяса, но кровь уже не сочилась.