Дети Мевы (СИ)

Рядом с ним худенькая рыженькая эми. Одна из соперниц. На фоне её розовой кожи и редких веснушек, он просто демон ада. Но демон пленённый. И она по-хозяйски играет языком на его груди и, хихикая от наслаждения, оставляет лиловые колечки укусов.

На её губах ручейки амосы, её амосы. Вряд ли она сейчас хоть что-нибудь соображает. В таком возрасте неолетанки от возбуждения, вообще, всякий разум теряют. Её контроль сейчас - мастера, наблюдающие за происходящим из противоположного угла зала. Спокойные ами, чьи лица закрыты масками. Перед ними накрыт стол (Нандрель постаралась), а в руках бокалы амосы, наркотика той же группы, что и на губах малышки, только полученного из бесконечного сочетания дивных трав Арнелет. Амоса правит балом!

Чертёнок закинул голову, невидящим взглядом впиваясь в пространство. Крик! Боль души и тела. Рыжая эми уже сидела на нём верхом. Я слишком долго разглядывала мастеров. А обращаться с мужчинами это малолетнее создание явно не умеет. Чертёнок резко забился в путах. Совсем не умеет! Да, мало кто умеет в этом возрасте, к тому же после такой эмоциональной драки и под прицелом нескольких телекамер. Видео явно пополнит коллекцию самых известных изнасилований.

Блин! Зачем я сюда пришла? Прошло уже около трёх часов. Я, как в тумане, наблюдала за гримасами, сменяющимися на лице чертёнка: боль, страх, унижение, крик отчаянья… Сколько из них его поимело? Сколькие, не умея этого делать? Зверёныши!

Возле меня материализовалась Нандерель. Я, как можно непринуждённее, улыбнулась ей:

- Сворачивай всё это, по-тихому.

В глазах её мелькнуло удивление и вопрос. Я ещё понизила голос:

- Не забывай, что мы, вообще-то, тут в политику играем. Не торопясь, убирай камеры. А после того, как они уйдут, и наших малолетних победительниц по одной. Все должны уйти тихо. Не зная, когда кто ушёл. И проследи, чтобы все участницы вместе со своими учителями в течение часа покинули город и направились куда-нибудь в дикие места, в паломничество по монастырям.

Взгляд Нандерель трезвел:

- У нас проблемы?

Ага! У нас приступ сумасбродства хранительницы!

- Проблемы, милая, – это, когда что-то идёт не по плану. А у нас запланированные махинации.

Она с осознанием кивнула и удалилась. Из помещения тихо начали уходить операторы.

Я стояла и смотрела. Даже не на действия, происходящие в ярко освещённом центре зала. Я смотрела в глаза чертёнку Дже. Боль! Не столько физическая… Слёзы растоптанной даккарской чести и гордости.

Нандерель тронула меня за плечо:

- Все ушли. Через полчаса все покинут город. Мои люди проследят.

- Хорошо. Теперь подгони мне лайнер и собери его вещи и оружие.

Я выключила часть ламп. Опустилась рядом с мальчиком на пол. Казалось, он не видел меня, погруженный амосой в туманы своих кошмаров. Как только я перерезала ремни, он сразу свернулся калачиком. Зверёныши!

Я просунула ладонь ему на живот, чёткими нажатиями пальцев отключая болевые центры. Мальчик расслабился.

Дже:

В какой-то момент осознание вернулось ко мне. И я сильно пожалел, что меня не убили.

Я лежал на спине, на какой-то пушистой штуке. Оседлав меня сверху, мелкая белобрысая неолетанка (кажется, предпоследняя из моих соперниц) самозабвенно скакала на мне. А на всё это в свете нескольких софитов смотрели телекамеры. Они делали из моего поражения шоу. Добивая капли последней чести.

Я дернулся одним броском, неолетанка отлетела метра на четыре. Но я был слаб. Какая-то сила делала меня уязвимым. Меня быстро скрутили три моих малолетних соперницы, крепко растянув ремнями. Белобрысая вернулась, разозлившись, отхлестала меня, связанного, по лицу. Я дёргался и глухо матерился. Она, ухмыляясь, залезла на меня. И в следующий момент я думал только о неимоверной боли в паху.

Кажется, это продолжалось вечность. Я периодически выключался. Потом что-то возвращало меня в сознание. Неолетанки менялись. Наверное, они решили отыграться на мне все тринадцать, и не по одному разу.

Я вернулся из этого состояния, когда боль вдруг отпустила. Было тихо. Свет уже не так ярок. И я не был связан. Меня сжимали чьи-то чужие ладони. Поднимали на руки, как маленького, завернув во что-то. Кажется, я вслух рыдал в каком-то странном полунаркотическом состоянии.

В какой-то момент я понял, что руки, удерживающие меня, принадлежат Марике. Она была растеряна и встревожена. Я не мог думать, ничего не чувствовал и не предпринимал. Меня купали, укладывали на постель, поили чем-то сладким... Сознание рвалось закатиться в сон. Метания, слёзы, опять сладкий напиток... Лоб, прижатый к мягкой груди Марики... Потом я всё-таки заснул.

Марика:

Я перестала даже пытаться объяснить для себя свои действия. Завернула чертёнка в покрывало и, закинув в лайнер, рванула в свою резиденцию.

Что я хочу от него?

Искупала, как ребёнка. Напоила ибикой с коктейлем обезболивающего дурмана. Он в слезах утыкался в мою грудь. Ничего не говорил и не спрашивал. Просто бесшумно плакал, оставляя на моей кофте мокрые пятна.