Дети Мира

— Санда, не стоит доверять этому типу лишь оттого, что он пару раз совершил что-то приемлемое. Ты же не знаешь, почему он так поступил? Ты сама это сказала, — вздохнул Лакиро, прерывая меня, — Предоставь его судьбу нам и живи. Думаю, нет сомнений — теперь мы можем дать тебе гражданство Горной Страны, так что у тебя вся жизнь впереди, и жизнь эта будет лишена страха перед КСН. У тебя будут друзья, дом, хорошее к тебе отношение и много интересных открытий…

Но я плохо воспринимала его слова. Меня заполнила ледяная наждачка.

— С какой тогда стати он спасал потенциальную жертву? — взвилась я, — Ладно, когда он нарушил присягу, вытягивая меня из камеры допросов да Райхха, где меня уже начали резать на кусочки, как летуна — это было его личное дело… Но когда стало ясно, что я — действительно не аллонга..? Почему он так поступал? Скажите мне, если вы понимаете, потому что я не понимаю вас..! Из каких таких подлых соображений он это делал, когда нам грозила только смерть от голода или холода — но не было никаких шансов, что мы спустимся вниз? А потом умолял улетать к Тени собачьей, а его бросать умирать на скалах? А потом швырял меня в бойру, а сам прыгал в пропасть..? Ему показалось, что в Мире всё не так просто, и он честно пытался выяснить правду…

Отец покачал головой.

— Санда, я не понимаю, почему ты не хочешь увидеть очевидного. Мы же все тут желаем тебе только блага, и что-то знаем про жизнь.

Я замотала головой.

— Но он не заслуживает такого отношения!!!

В наступившей тишине голос Ларнико прозвучал устало и тихо.

— Хорошо, я расскажу тебе, девочка, рядом с кем ты была… Потому что ты испытываешь серьёзные заблуждения, впрочем, надеюсь, это лишь от недостатка информации, а не от глупости. Карун да Лигарра — один из самых опасных, умных и жестоких следователей контрразведки. Тринадцать лет безупречного стажа. Абсолютный отличник выпуска, что подразумевает… достаточно беспринципный подход к жизни и большой талант к выбранной специальности. Десятки поощрений. Принимал участие в шести раскрытиях проникновений, из них четыре — начаты и проведены лично им. Все выявленные жестоко умерщвлены после опытов и допросов, проведённых с его участием — хотя должен всё-таки признать, что в третьем отделе его (из-за своеобразного «гуманизма», особенно по отношению к женщинам) считали чуть ли не универсальным «добрым следователем» — но это говорит лишь о том, каковы там все остальные — если бы я рассказал тебе о его обычных методах, тебя бы вырвало. Ещё как минимум тридцать человек, осужденных на дознание четвертого-пятого уровней по подозрению в сотрудничестве с Горной Страной, прошли только лично через его руки — естественно, все они были затем расстреляны. А сколько таких было всего, и скольких ещё человек он довёл до смерти, безумия или каторги, нам и по сей день неизвестно.

Я сидела, нахохлившись, и не сводила глаз с членов Совета.

Конечно же, я не имела об этом никакого понятия. Я избегала заглядывать за плечо да Лигарры, а он сам не пускал меня туда. Изо всех сил не пускал — я тому свидетель.

С другой стороны, я не только этого не видела, но даже более того, это совершенно не вязалось с моим ощущением от него. Я отлично знала, что он может поступать жестоко — но эта его жестокость была уж слишком… рассудочной, если вы понимаете, о чём я. Жестокостью по рассчёту (в отличие от его сдержанной, но никуда конкретно не адресованной внутренней ярости, причину которой я не понимала — но она, как невидимая топка печи, кидала блики пламени на все его слова и поступки). Он нередко поступал зло — но только если считал, что это будет маскимально полезным шагом. Во всём же остальном он скорее нарушал мои ожидания каких-нибудь ужасов. Он был совершенно адекватным и уравновешенным (я бы даже сказала — неприлично уравновешенным!) человеком. Наверное, это и было признаком профессионализма для офицера КСН — действовать эффективно, безжалостно и решительно в любой ситуации. И никогда не терять голову.

…Что невольно навело меня на мысль, что у них, офицеров, с врачами есть ещё много чего общего…

Зато теперь я отлично представляла, что бы случилось со мной, не подставься он в качестве моего контролёра и кинься он мне на помощь после похищения. Ко мне бы пришло всё то, что красочно живописал Мастер Ларнико — хотя, подозреваю, в чьём-то другом лице. Вот тогда бы меня действительно вырвало — но уже по делу…

И почему-то, по выражению поднятых на меня глаз отца, я догадалась, что он думал о том же самом. Только, в отличие от меня, отец не пытался оправдать да Лигарру. Он, как мне показалось, уловил причину, из-за которой, возможно, Карун так поступал со мной… Что-то такое, от чего я изо всех сил отворачивалась. А вот отца результаты его раздумий сильно обеспокоили и даже опечалили.