Дети моря. Трилогия

Нам дали инструмент: молотки и стальные щеточки. Молотки были специальные для чистки, заостренные с обоих концов.

Через узкую горловину Костя залез в большой котел. Я — за ним. В котле было сыро и прохладно.

Над волнистыми топками шли ряды трубок. По этим трубкам, когда котел находился под паром, проходил дым, и трубки назывались дымогарными.

— Вычистить, чтобы как чертов глаз блестело! — сказал механик. — Сам Горчицын принимать будет… из регистра[12].

Костя показал мне, как отбивать молотком накипь, как орудовать шкрабкой и щеткой. Я работал старательно, побаиваясь какого-то Горчицына из какого-то регистра. Костя сказал, что чистить нужно по-хорошему, а то котел может взорваться.

В полдень нас позвали обедать.

— Можно передохнуть, — сказал старший кочегар. — Подите в кубрик, ребята дадут вам перекусить.

В кубрике стоял полумрак. Это узкое длинное помещение, где жили кочегары, напоминало коридор. У стенок были устроены койки в два этажа. Над столом висел крюк. Я знал, что на этот крюк в штормовую погоду подвешивают чайник.

За столом сидели кочегары и угольщики — помощники кочегаров. Они обедали.

Перебивая друг друга, они рассказывали забавные истории. Особенно отличался своими веселыми рассказами угольщик Голубок — высокий, плечистый, но еще совсем молоденький парень. Он был без рубашки, и только сетка, обернутая вокруг шеи, спускалась на голую грудь, как галстук.

— Вот нанялся этот Ваня матросом на судно, — рассказывал Голубок, хитро прищуривая глаз, — а в тот день отход был. Я же говорю, Ваня сверху приехал, на море не бывал. Днем закончили погрузку и отошли от причала, чтобы на рейд встать. Вот капитан кричит Ване: «Отдай якорь!» Ваня стоит на баке и глаза от удивления выкатил. А судно относить стало. Разозлился капитан да еще громче закричал в рупор: «Отдай якорь!» Тут Ваня совсем перепугался и взмолился: «Я не брал, — говорит, — дяденька, твоего якоря»…

Кочегары громко хохотали, а Голубок рассказывал все новые и новые истории:

— Это что за пароход у нас, «Енисей»! Вот я плавал, был у нас пароход «Селивёрст», так у него от мачты до мачты — семь верст. На вахту кочегары не как-нибудь, а на трамвае ездили. А один матрос, пока по мачте до клотика[13] лез, за полмесяца деньги получил… А вам приходилось в Лондоне бывать? Не приходилось? Так вот, я вам скажу, там туманы так туманы! Весло засунешь в туман, а потом на это весло брюки и рубашки после стирки развешиваешь.

— А в тропиках ты, Голубок, бывал? Как там, очень жарко?

— Еще бы! Мы один раз в тропическом рейсе якоря потеряли. Матросы с ног сбились в поисках. Нету якорей, да и только! А потом догадались — расплавились якоря. Вот какая жара! Но всего хуже во льдах дрейфовать. Мороз — слова не скажешь. Слова прямо у самого рта замерзают. Ну, потом мы наловчились один говорит, а двое палками слова отколачивают…

Нам не хотелось уходить из кубрика от этих веселых людей. Когда мы вежливо попрощались с кочегарами, Голубок сказал:

— Пока будете чистить — отгадайте загадку который у нас на «Енисее» конец самый короткий и который самый длинный?

Работая в котле, мы перебирали с Костей все веревки и канаты, какие могли быть на пароходе. Какой самый короткий конец — этого мы отгадать не могли. Самым длинным концом на судне, решили мы, должна быть веревка у лага[14].

Мы выбрались из котла поздно вечером. Я очень устал. В голове звенело. Я с ужасом смотрел на свои черные от грязи, покрытые ссадинами руки. Есть не хотелось, и тошнота подкатывала к горлу. Скорее бы спать!

Утром мы снова были на «Енисее». На палубе нам встретился Голубок.

— Отгадали загадку? — спросил он.

— Не могли, — ответил Костя. — Самый длинный — у лага.

— У нас подлиннее есть, — засмеялся Голубок. — Язык у нашего боцмана — длиннее конца не найти…

Самым коротким концом на судне оказался кусок веревки у колокола-рынды для отбивания склянок[15].

Я смеялся, но через силу. Со вчерашнего дня болела голова и ныли руки. Теперь мне казалось, что нет тяжелее работы, чем чистка паровых котлов.

К вечеру на пароход пришел старик с большой седой бородой. Это был Горчицын. В котел он не залезал.

— А ну, мальчик, ударь по задней стенке! — кричал Горчицын и, закрыв глаза, прислушивался к стуку.

Этот старик по звуку определял исправность и чистоту котла.

Наконец котел приняли. Можно было накачивать воду и поднимать пар. Завтра утром «Енисею» предстояло отплытие.

Глава тринадцатая ОТКРЫТЫЕ КИНГСТОНЫ

Дул побережник — сухой и свирепый ветер с северо-запада. Вспененные волны бросались на причальную стенку, разбиваясь каскадами сверкающих брызг. У стоявшего на рейде парохода в судорогах извивался штормтрап. Под ним на волнах танцевала крутобокая шлюпка.

С утра мы начали чистку котла на «Святом Михаиле». В полдень нам неожиданно приказали перебраться на «Прибой».

— Мы, дяденька, только начали, — сказал Костя Чижов. — Зачем же переходить?

— Не ваше дело! — закричал механик. — Ступайте, куда посылают!