Дети немилости

Эррет перевела на меня взгляд. Белые горы облаков расходились, открывая солнцу умытый дождём лик Кестис Неггела, и уже улыбался лоскут лазури в окне за спиной Эррет. Яркий луч горел на затканном золотом воротнике государственной дамы, тёмные кудри падали на грудь, мерцали бриллианты в серьгах и на пряжке пояса, охватывавшего тонкий стан. Прекрасная женщина смотрела на меня, склонив голову к плечу, грустно и нежно. Потом улыбнулась.

— Мори, — с наигранным легкомыслием сказала она, — что ты думаешь о Рескидде?

— Рескидде? — в тон ей переспросил я. — Там жарко и много блондинок.

Камешек сорвался из-под стопы и со стуком пал вниз, в курящуюся туманом пропасть. Бледные облака овечьим стадом тянулись по голубым травам небес. Холодное светило взирало на горы, медленно шествуя над облитыми льдом Аррат. Ныне было время вершины лета, и потому граница снегов отступила на день пути вверх, но скоро мороз снова пойдёт в набег на равнины, вымораживая чахлые травы, грозным врагом набрасываясь на людей. Тысячи лет назад сюда пришли предки, изучили запутанные вереницы пещер, нашли затерянные ледниковые реки, долины, известные одному лишь солнцу. Никто не посягнул с тех пор на суровый край, обитель света и холода, ибо для того, чтобы взять эту землю, требовалась мера доблести превыше простой человеческой.

Земля, согласная носить только сильных мужчин.

Верхний Таян.

Арияс, не щурясь, смотрел на солнце.

Закоченевшие пальцы каманара прятались в рукавах, отороченных мехом. За спиной его был вход в пещеры, высокий, очертаниями напоминавший скошенную на сторону гору Амм-Цармат, над которой сейчас замерло солнце. Ветер свистел в ущелье.

Мрачный провал словно обронил часть тени, выплеснувшись на тесную площадку гибким бессветным призраком. С сытой леностью выбрался на свет молодой чёрный лев: жмурясь, зевнул, качнул тяжкой царственной головой, поразмыслил и ткнулся носом в хозяйский бок, подставив макушку руке Арияса. Унизанные перстнями пальцы зарылись в угольно-чёрную гриву. Прознав, что в Уарре его называют Пещерным Львом, Арияс убил на охоте горную львицу и приручил одного из её котят.

Гигантский кот взрыкнул, толкая хозяина толстым лбом, и тень улыбки скользнула по лицу каманара.

Только что люди Оры отбыли на свою солнечную, полную цветов и винограда родину. Арияс не держал на них зла: изнеженные орцы, ценители вин и плясок, несомненно, устрашились ледяного Таяна, ощеренного мечами, ведущего нескончаемое сражение. Когда слабый зрит силу, первое желание, что рождается в его сердце — сбежать и спастись; и лишь поняв, что бежать некуда, слабый покоряется. Арияс женился добрую дюжину раз и делал выводы из собственного опыта. Пока Уарра далеко, Император мертвецов не так страшит глупых орцев, как непреклонный каманар Таяна. Но пройдёт время, и Ора ляжет, как невеста, исполненная робости, ложится пред женихом.

Пока же они надменно вздымали подбородки и говорили дерзкие речи. Сохраняя бесстрастный вид, каманар потешался над ними и нахмурился лишь тогда, когда орский старейшина заявил:

— Из семи братьев-богов Ора был старшим! Нелепо тебе, таянец, требовать поклона от Оры!

Арияс не нашёл подобающего ответа сразу; это сумел бы сделать Наргияс, но верный побратим покинул каманара, отправившись к Отцу-Солнцу. Он вразумил бы посланников мудрым словом, а Арияс был чересчур скор на гнев. Пока не время было грозить Оре. Скрывая ярость, каманар подыскивал нужные слова, когда услышал:

— Не захотел Чаар поклониться Таяну. Поклонился Чаар Императору в Кестис Неггеле. Так поклонился, что уж не разогнётся больше.

Орец вздрогнул.

Итаяс умолк. И старейшина с Юга хотел бы сказать, что никак и ничем не смог бы Таян отразить удар воинства мертвецов, и поклонившийся Таяну Чаар всё равно пал бы, разве что пал в горшем унижении — сам Арияс думал ту же мысль… но никто не выговорил ни слова, потому что Итаяс улыбался.

Теперь он стоял на краю обрыва высотой в двести человеческих ростов и смотрел вниз. Волосы, тёмные, как львиная грива под рукой Арияса, развевал ветер, солнце озаряло чеканный лик, и был он прекрасен как бог, непобедимый воин Таяна. «Тот, кем я горжусь больше, чем любой из побед, — подумал каманар. — Тот, кто внушает мне страх больший, чем воинство мертвецов. Тот, кого я ненавижу всем сердцем. Мой сын, Демон Высокогорья. Наргияс, названый брат мой, почему ты ушёл, не открыв мне тайны? Ты один умел обуздывать его…»

Арияс не хотел вспоминать, как однажды, в ярости, близкой к отчаянию, явился к старшей жене. Он уже позабыл, что вело его — история с Мирале, вырезанное до последнего человека село или оскорбление, которое Демон нанёс одному из старейшин, но в тот день каманар едва не поверил слуху, над которым доселе смеялся.

Юнэ затрепетала, увидев его. Служанки её попрятались.

— Юнэ, — тяжело сказал Арияс. — Я клянусь, что не убью тебя и не очерню перед людьми. Скажи мужу, как собранию богов, Юнэ: был ли его отец человеком?