Дети немилости

Лириния утомленно опустила голову.

— Когда Гентереф и Истефи ответят? — пробормотала она.

— Тени Аллендора никак не могут ускорить их ответ.

Лириния глянула исподлобья.

— Воздержитесь впредь от подобных сентенций, Эмерия.

— Да, принцесса.

«Император, — думала Лириния. — Рескидди наверняка кинулись к нему. Император должен сделать свой ход. Пусть он поторопится. И пусть поторопится Мерау! Надеюсь, этот жирный юнец в самом деле так хорош, как о себе мнит».

Зеркало помутнело; Лонсирем встряхнулся, как мокрый пес, и потер виски.

«Славная игра, — сказала бесконечность. — Смотри еще».

…Ветер дико свистел снаружи; ледяной холод хозяином входил в глубь пещеры, огонь костра в страхе метался и прятался под поленья. Шкура черного пещерного льва застилала невероятно засаленные кожаные подушки. На шкуре, привалившись спиной к набитому мешку, полусидел бледный немолодой горец. Он кутался в тяжелый меховой плащ и время от времени бездумно нащупывал рукоять меча. Черты его лица заострились от давней усталости и недоедания, кости его болели, и ни костер, ни звериные шкуры не спасали от холода. Как ни крути, тридцать шесть лет — старость…

Веки горца приподнялись. Глаза его показались Лонси болезненно знакомыми — светлые, прозрачные, сиренево-голубые.

«Арияс», — понял Лонсирем, Маг Выси.

Арияс не думал словами, как Лириния: в воображении ему представали смутные меняющиеся картины, связанные со множеством обстоятельств, смыслов, перспектив, в нем загоралось эхо давнего гнева или предвкушение радости. Потревожь кто каманара в тот миг, когда мысли его обращались к напастям и неудачам, — встретил бы беспричинную неприязнь.

Разворачивался свиток…

Если выйти из пещеры и оборотиться на запад, на горизонте предстанет в окружении меньших гор неизмеримо огромная Амм-Лациат. Ее нужно обогнуть. За нею начнутся изобильные земли камана Уруви — сладкие ручьи, виноградники, кипарисы… Там будет отдых. Дзерасс ближе. Усилиями Наргияса Дзерасс когда-то склонялся к союзу, но все погибло из-за красивой девки. Проклятый Итаяс предсказывал, что зимой склонится Ора. Выйдет ли так? Мертвец больше не лезет в Аррат, но сам Аррат выпивает из людей силы, как упырь. Урувийцы не склонятся перед Таяном никогда — они склонятся перед Аллендором. Аллендор по-прежнему шлет оружие, но выступать не торопится. Ходят слухи, что Лиринне ударит по Уарре с юга. Здесь, в снегах, Таян будет стоять один.

Кес, любимый жеребец, пал… он долго кашлял, и сам каманар теперь кашляет — больно, тяжко, самым нутром. В груди клекочет.

Отчаяние, как лошадь, дышало в затылок, смеялось в лицо, как враг, и все сильней, все истовей каманар ненавидел своего сына. Лишившись мудрой дружеской поддержки Наргияса, он без особой радости, но рассчитывал на итаясову демоническую силу и странный провидческий дар. Итаяс предал отца и отчизну. Он вел себя как человек без роду и племени, он отправился на юг, равнодушный к бедам родной земли. Убить Императора? Очередное безумство. Дзерасская девка не родила ему сына, Демон обманулся в ней, и ни о чем не упредило его предвидение. «Не дотянуться до Императора, — думал каманар. — Ничего не выйдет. Мертвецы убьют его, как пса… Он отправился в Рескидду».

Рескидда, город легенд. Рескидда, вечное лето, золотые крыши, мраморные полы.

Арияс зашелся в приступе кашля.

Лонсирему казалось, что он сам стал зеркалом и отражает предстающие ему картины. Но осознавал он намного больше, нежели мог увидеть глазами. Каждое видение заключало в себе полную амплитуду маятника — предысторию и итог, причины и следствия, мысли и чувства всех вовлеченных в события. Маг Выси видел, как Лириния косится на Атергеро — брезгливо, но с долей жалости, которой трудно было ждать от нее, и с долей страха, которого в ней вовсе нельзя было предположить. Маг понимал истоки этих чувств: картина проваливалась в прошлое, атомник падал на скалы Лациат, черное глянцевитое тело дракона струилось в небе… Маг видел Господина Выси, которому грозила смерть от воспаления легких; перед внутренним взором Лонсирема все недолгие годы горца собирались словно бы в один цветной шар. Честолюбивые мечты, радость молодой власти, короткая пора ликований и начало конца… Авилер Кеви в тридцать шесть лет только женился, а таянец к этому возрасту успел прожить жизнь и стать стариком.

«Смотри еще. Решай. Играй же!»

…Не было ветра.

Ни единого движения воздуха, ни единого звука… За огромным окном колыхались темные кроны; стекло так и манило разбить себя, но маятник уходил вперед — в будущем не было сонма осколков, летящих во тьму, только расшибленная рука ныла.

Лонсирем встрепенулся, почуяв еще один маятник.