Дети ночи

Когда я осмотрел инструменты и поднялся, взгляд мой упал на полоску известкового раствора там, где крышка соединялась с нижним камнем, и я заметил, что часть ее удалена, вероятно, киркой, лежавшей у моих ног. Я поцарапал раствор ногтем и нашел, что он очень рыхлый. Я молча поднял кирку, Магнен светил фонарем. Не знаю, что побудило нас сделать это. У меня в голове не было ни одной мысли, только непреодолимое желание увидеть, что внутри. Удалив большую часть известкового раствора, я заметил небольшой фрагмент у самой земли, которого до сих пор не видел. Оставалось совсем немного, чтобы закончить работу. Я выхватил фонарь из рук Магнена и поставил на землю, где он ярко осветил мертвое лицо Марчелло. При свете фонаря я обнаружил небольшое отверстие между двумя массивными камнями и вставил туда конец лома, вбив его поглубже ударом кирки. Полетели осколки, камень треснул. Магнен задрожал.

— Что вы собираетесь делать? — спросил он, глядя туда, где лежал Марчелло.

— Помогите! — крикнул я, и мы вдвоем навалились на лом.

Я сильный человек, поэтому почувствовал слепую ярость, когда камень не поддался. Что, если крышка захлопнется? Новым ударом кирки я вбил лом еще глубже и, используя его как рычаг, мы навалились изо всех сил. Камень немного сдвинулся, и мы в изнеможении остановились, чтобы передохнуть.

С потолка свисал обрывок ржавой цепи, на которую когда-то вешали лампу. Взобравшись на саркофаг, я быстро привязал к ней фонарь.

— Теперь продолжим! — сказал я, и мы снова стали двигать крышку.

Она приподнялась, и мы начали ее раскачивать, пока она не потеряла равновесие и не упала в противоположную сторону. От грохота, как нам показалось, сотряслись стены, и я на мгновение оглох, в то время как с потолка на нас падал дождь из осыпавшейся штукатурки. Наконец мы взяли себя в руки, наклонились над саркофагом и заглянули внутрь.

Свет фонаря ярко освещал то, что было внутри, и мы увидели — как передать это? — мы увидели там, среди истлевших тряпок, тело прекрасной женщины, которая лежала как живая, с нежно-розовым лицом, мягкими темно-красными губами и грудью цвета перламутра, словно приподнимавшейся, как если бы женщина сладко спала. Сгнившие лохмотья, в которые она была завернута, составляли жуткий контраст с ее прекрасными формами, свежими, как утро! Руки были вытянуты вдоль тела, розовые ладони слегка повернуты наружу, глаза закрыты так умиротворенно, как у спящего ребенка, а длинные волосы, сиявшие в тусклом свете фонаря подобно красному золоту, заплетены в мелкие косички и тщательно уложены вокруг головы, лишь надо лбом из прически выбивались непослушные завитки. Я мог поклясться, что в голубых венах на ее божественно прекрасной груди течет живая горячая кровь!

Мы остолбенели, и Магнен, задыхаясь, склонился над саркофагом, бледный как смерть, гораздо бледнее, чем когда-либо, не отрывая глаз от почти улыбающегося лица. Я не сомневаюсь, что побледнел не меньше при виде этого необъяснимого зрелища. Пока я смотрел, красные губы, казалось, стали еще краснее. Они и правда стали еще краснее! Между ними показались жемчужные зубы. Раньше их не было видно. И тут по округлому подбородку потекла яркая рубиновая капля и соскользнула на шею. Охваченный ужасом, я смотрел на оживающий труп, пока не отвел глаза, не выдержав этого зрелища. Взгляд мой снова упал на надпись, но теперь я смог увидеть и прочитать ее целиком «К Веспертилии» — было написано по-латыни, и даже в латинском имени женщины было что-то дьявольское. Но самое страшное скрывала греческая надпись τηξαιματοπωιδοξ — «кровопийца, женщина-вампир». А Флавиус — ее возлюбленный — vix ipse sospes, «сам едва спасшийся» из смертельных объятий, похоронил ее здесь и запечатал могилу, надеясь на тяжелый камень и крепкий раствор, чтобы навсегда замуровать прекрасное чудовище, которое он любил.

— Мерзкая убийца! — воскликнул я. — Ты убила Марчелло!

Я вдруг ощутил, как меня охватывает спокойствие мстителя.

— Дайте кирку, — сказал я Магнену.

Говорил я очень тихо. Он подобрал кирку и передал ее мне, словно во сне. Вид у Магнена был совершенно идиотский, на лбу блестели бисерины пота. Я взял нож и отщепил от деревянной ручки кирки отличный заостренный кол. Потом безо всякого отвращения влез в саркофаг. Ноги мои потонули в окутывающей Веспертилию истлевшей ткани, которая рассыпалась под ботинками, как пепел.

Мгновение я смотрел на белоснежную вздымающуюся грудь, где ажурное переплетение вен просвечивало сквозь кожу, подобно бирюзе, и выбирал место, а потом одним ударом глубоко воткнул в нее кол острым концом и придавил каблуком.

Раздался страшный вопль, пронзительный и ужасный, я даже подумал, что сейчас оглохну, но и тогда не почувствовал страха. Бывают минуты, когда мы становимся особенно сильны духом. Я замер, вглядываясь в ее лицо, которое на глазах менялось, эти изменения были страшными и — последними!

— Грязная вампирша! — размеренно и гневно произнес я. — Больше ты никому не причинишь вреда!

И, не оглядываясь на это проклятое лицо, выбрался из ужасной могилы.