Дети ночи

– Глупо, да? Но ведь вам теперь знакомо клиническое описание иммуновосстановительного процесса, который поддерживает болезнь. Поглощение крови. Увеличение продолжительности жизни. Удивительная способность к самовосстановлению… почти аутотомирование.

– Что такое аутото?… что это?

– Аутотомирование – защитная реакция некоторых рептилий, например саламандр, когда они отбрасывают хвост, а потом он снова отрастает, – пояснила Кейт. Как только она начала мыслить медицинскими категориями, голова почти перестала болеть. Отступила и темная пелена печали. – Нам не очень-то много известно о регенеративных возможностях саламандр. Мы знаем лишь, что все это происходит на клеточном уровне и требует огромного количества энергии.

О’Рурк кивнул в сторону портрета.

– А что, может быть, в королевскую родословную Влада и затесалась какая-нибудь саламандра?

Кейт потерла лоб.

– Я понимаю, что это дико.

На мгновение она прикрыла глаза. В музее стоял гул шагов, кашля, немецкой речи, звучавшей так же резко, как кашель, случайного смеха, казавшегося таким же безумным, как и ее состояние.

– Давайте присядем, – предложил священник. Взяв Кейт за руку, он повел ее в закуток на втором

этаже, где подавали кофе и пирожные. Он выбрал столик подальше от основного потока экскурсантов.

На какое-то время у Кейт все поплыло перед глазами, и лишь после того, как священник заставил ее сделать еще глоток крепкого венского кофе, окружающие предметы вновь обрели резкие очертания.

– Вы действительно верите, что легенды о Дракуле могут иметь какое-то отношение к… похищению Джошуа? – спросил он почти шепотом.

Кейт вздохнула.

– Я понимаю, что это выглядит нелепо… но если болезнь сохранялась в пределах семьи… если она требовала двойного рецессива для проявления, а ее носителям нужна была человеческая кровь, чтобы выжить… – Она замолчала, устремив взгляд вдоль коридора, в направлении зала, где висел портрет.

– Небольшая королевская семья, – продолжал О’Рурк, – которой необходимо соблюдение тайны из-за характера их заболевания и совершенных преступлений, обладает достаточными средствами и властью, чтобы устранять недругов и сохранять тайну… Достаточными даже для того, чтобы послать в Америку похитителей и убийц, которые выкрадывают ребенка… ребенка, усыновленного по ошибке.

Кейт опустила глаза.

– Я понимаю. Это… это бред. О’Рурк отхлебнул из чашки.

– Верно, – сказал он. – Такое впечатление может создаться, если только вы не принадлежите к церкви, которая в течение нескольких столетий занималась секретной перепиской как раз о такой злодейской семье, ведущей затворническую жизнь. О семье, которая появилась в Восточной Европе полтысячелетия тому назад.

Кейт резко подняла голову, отчего почувствовала острую боль. Сердце у нее заколотилось, но она не обратила на это внимания.

– Вы хотите сказать…

О’Рурк поставил чашку и предостерегающе поднял палец.

– Для обоснования теории данных пока недостаточно, – сказал он. – Если только… если только не увязать все с одним странным совпадением: со встречей с неким человеком, очень напоминающим постаревшего, непогребенного Влада Цепеша.

Кейт потеряла дар речи и только смотрела на него.

О’Рурк полез в карман пальто и извлек оттуда небольшой конверт с шестью цветными фотографиями. Фон был явно восточноевропейским: сумрачный промышленный город, средневековая улица, выстроившиеся вдоль обочины «дачии». Интуиция подсказала Кейт, что фотографии были сделаны в Румынии. Но ее внимание привлек человек на переднем плане – очень старый, на что однозначно указывала его поза, изгиб спины, иссохшее тело, угадывавшееся под просторной одеждой. Несмотря на то что черты его лица, достаточно отчетливо видимого между лацканами дорогого пальто и полями фетровой шляпы, как бы размылись под воздействием времени и болезней, они казались знакомыми: нет усов, но зато широкая верхняя губа, выпяченная челюсть, ввалившиеся, но все равно слегка навыкате глаза.

– Кто это? – шепнула Кейт. О’Рурк сунул фотографии обратно в карман.

– Один господин, с которым я впервые приехал в Румынию года два назад. Его имя вы, вероятно, слышали.

Прямо у них за спиной какая-то пара громко заспорила по-немецки. Футах в трех от Кейт и священника стояли американцы, судя по небрежной одежде, и наблюдали за ними, явно с нетерпением ожидая, когда освободится столик.

О’Рурк встал и протянул Кейт руку.

– Пойдемте отсюда. Я знаю местечко поспокойнее.

На открытках Кейт, как и любой человек, уже видела это большое колесо. Но в действительности оно оказалось куда лучше. Они с О’Рурком были единственными пассажирами в гондоле, где свободно разместились бы человек двадцать. Пространство гондолы было заставлено накрытыми для гостей, но пустующими в данный момент столиками. Медленно вращаясь, колесо подняло их до высшей точки – на высоту примерно двухсот футов – и остановилось, пока внизу занимали места новые пассажиры.

– Прямо колесо Ферриса, – сказала Кейт.