Дети Ночи

Он перебрал в памяти разговор с Кириллом Александровичем. Вроде бы ничего лишнего не сказал, но и неправды выдал мало. Да, клан у него был странный. Ну что это за клан, где соклановцы не видят лидера? Хотя примочки прикольные, ярость вливается так сильно, что перед Вротмнетотемом никто не может устоять. «Боевая ярость» – он так её про себя назвал. Так звучало грозно и вместе с тем солидно. Как будто Женька был солдатом, а боевая ярость была его примочкой, помогавшей стать всесильным и бессмертным.

Оксанка пошла на поправку, что не могло не радовать. Ковыль просидел возле неё весь вечер, временами уходя в свои мысли. Девчонка после пятого окрика посоветовала Женьке разобраться со своими делами, а потом уже приходить в гости. Иначе она себя очень неуютно чувствует, когда разговаривает с чурбаном, а тот даже не откликается.

Чурбан?

Вряд ли можно назвать чурбаном человека, который все силы прикладывает к тому, чтобы выжить…

Но девчонки такой народ… У них сейчас только поболтушки на уме, наряды и косметика, чтобы обратить на себя внимание!

— Нет, Оксанка не такая, — отрезал Женька, отвечая на подленькие мысли.

В другой комнате послышалось шевеление. Всё-таки разбудил.

— С…сынок! Ты… это… Ты с кем там? — донеслось из комнаты матери.

— Я по телефону, — проговорил Ковыль. — Друг звонил.

— А-а-а, тебе… Ой, чуть не упала. Тебе приготовить покушать? — в дверях показалась мать, Ирина Васильевна.

Одутловатое лицо, растрепанная химическая завивка, желтеющий синяк под левым глазом. Сказала, что упала на угол стола.

— Нет, мам. Всё нормально. Я скоро во Вселенную нырну, там надо на голодный желудок… — через силу улыбнулся Женька.

— А… Ну а я пока приготовлю… Ты у меня молодец. И учишься, и работаешь, а вот мать у тебя… А мать у тебя плоха-а-ая… Даже сына накормить не может, — завела любимую пластинку.

Женька нахмурился. Вот чего не хватало, так это сейчас слушать нытье о жалости к себе, о том, какой подлец его отец, о проклятом правительстве и ценах. Такие песни заводились с периодичностью раз в неделю. Женька всегда старался из избегать, но сейчас возникла знакомая злость. Такая же злость возникала на Арене Смерти, при драке со студентами, при занятии у Кирилла Александровича…

— Мам, не начинай! — рявкнул Коваль. — Во многих бедах виноваты мы сами! Если захочешь, то сможешь встать на ноги. Не отец виноват, что ты к бутылке прикладываешься. Ты сама её в рот тянешь.

— Что-о? — опешила мать.

Она явно не ожидала, что тихий и спокойный сын ответит так резко. Он всегда только молчаливо соглашался, а она, выговорившись, уходила к соседке, чтобы продолжить веселье или же отправлялась разговаривать с телевизором. Так было всегда, но сейчас что-то изменилось.

Черты лица Женьки заострились, между бровями пролегла упрямая складка. Скулы готовы прорезать бледную кожу. Как же он сейчас стал похож на отца…

— Ты… Ты чего? Я же для тебя… — пролепетала Ирина Васильевна.

— Мам, для меня сейчас будет лучше, чтобы ты вошла в свою комнату и не мешала до тех пор, пока я не закончу, — отрезал Женька.

— Ты как с матерью разговариваешь?

Голос не получилось повысить – связки уже не те. Это раньше она могла петь громко и заливисто, сейчас же получался тихий сип или же вырывался хриплый кашель. И уже истерику не закатишь, какие она делала отцу Женьки. Голос не тот…

— Мам, я с тобой нормально разговариваю. Сейчас не мешай, я тебя прошу только об одном — не ной и не мешай. Вот как только закончу схватку, так можешь ссать в уши хоть до четверга, а сейчас не лезь, — четко выговаривая каждый слог, проговорил Женька.

Он сейчас сам на себя удивлялся – откуда взялась эта злость? Она нужна против врагов на Арене, но не против матери. Всё-таки Ковыль помнил ещё то время, когда она водила его за руку, как шла рядом, светлая, веселая, довольная жизнью. Женька глубоко вдохнул, чтобы медленно выпустить воздух и успокоиться.

Не получилось выпустить воздух, как планировалось – мать затравленным зверем оглянулась по сторонам и кинулась к ножницам, лежащим на столе. Женька проследил за её взглядом и успел перехватить руку, которая метнулась к висящим на крестовине жгутам для Вселенной.

— Ты… ты… пусти… Я всё равно эту хрень порежу… ты так на мать… ПУСТИ!!! — прорвался звонкий крик.

Женька сначала опешил, а потом его охватила знакомая ярость, в глазах потемнело, и рука сама кинулась вперед. Раздался звонкий шлепок, и голова матери мотнулась в сторону. Она не смогла удержаться на ногах и опрокинулась навзничь. Как только стук падения достиг ушей Ковыля, тут же темнота спала.

Он удивленно взглянул на мать. На щеке алела пятерня. Полы халата распахнулись. Перед глазами Женьки показались застиранные трусы, на правой половине виднелась дыра. Он тут же перевел глаза на стену, на плакат группы «Алиса».

Мать приподнялась на локте, взглянула на Женьку расширившимися глазами.

— Прости, мама, но ты истерила, — холодно сказал Ковыль.

— Ты… на мать? Ты вылитый отец! — презрительно бросила Ирина Васильевна и, с трудом поднявшись, ушла в свою комнату.