Дети Ночи (СИ)

— Мы перемешивали их, а потом пытались найти смысл в полученной мешанине, играли со смыслами и образами, — он прищурился, и на живой половине его лица нарисовалась такая нежность, что Старший затаил дыхание. — Вот так я и научился складывать слова и стал рифмачом, но не поэтом и не бардом. Но меня оставили учиться дальше..., — он повернулся к Старшему всем своим полулицом. Или недолицом? — Меня учили основам музыки, и мое любопытство помогало мне. У меня всегда так было — сначала все идет с трудом. С кровью, тяжко до слез, а потом вдруг настигает какое-то откровение, в душе начинает звенеть радость и восторг, и все получается само собой. Я до сих пор не понимаю, как это произошло, но однажды я сложил свою первую песню, и была это песня Радости. Так я и стал бардом. В королевскую столицу я так и не попал, — усмехнулся он. — Мог бы, да не стал, мне скорее хотелось попробовать себя на окраине, и я вернулся на свою заставу... — А потом, — каким-то неприятным будничным голосом сказал он, — нобиль Ранфирен прислал просить помощи барда. В его землях драконы всегда были, а на сей раз его люди, видно, прозевали кладку, вовремя ее не уничтожили, и твари расплодились. Мало того, дракониха еще свой выводок не разогнала жить самостоятельно, а в таком случае имеешь дело с пятком-другим уже крупных тварюг и разъяренной мамашей...

Нельрун снова повернулся к Старшему всем своим страшным лицом.

— Меня учили облекать силу в слова и песню... Надо сосредоточиться. Нельзя трусить, нельзя отвлекаться. Нельзя смотреть в глаза дракону, — он заговорил сбивчиво, быстро, задыхаясь. — Песня, она медленная... Если бы я умел, как вы, как твой дед... Но если бы у меня все вышло, я бы уложил эту дракониху, да, я бы мог... Но я испугался. Я думал о том, как много мне теперь дано, со всем с этим всем только жить да жить, и я дрогнул... Словом, я совершил ошибку, которую бард совершает раз в жизни.

Старший взял его за руку. Нельрун словно очнулся. Он дрожал.

— Да, что-то я... сдавать начал... Я все же сумел отвлечь дракониху. Хотя бы на некоторое время, но у нее же есть такой... шепот..., — он помотал головой. — Не хочу вспоминать, не хочу! Я не должен был слушать. Я поддался и попал под ее чары. Но пока она занималась мной, ребята Ранфирена ее прикончили... мы, можно сказать, убили друг друга, — он усмехнулся. — Тварь дохнула пламенем мне в лицо. Я умирал. Барды меня вылечить не смогли, разве что не дали умереть, пока Ранфирен вез меня в столицу. Он просил короля явить дар, я остался жив, и глаз у меня видит. Но большего и король сделать не смог.

Вот я и решил уехать куда подальше от людных мест, чтоб уродство мое поменьше народу видело. И чтоб о моем позоре рассказывать не многим приходилось — я же не могу врать, я бард. Про женитьбу уже не думаю. Заработка мне на жизнь хватает с лихвой, авось, твари мне не руки-ноги отожрут, а сразу голову, и доживать в ничтожестве не придется. Вот и все. Еще хочешь о чем-нибудь спросить?

— Кто такие выродки?

— А что ты о них знаешь?

— Ничего, — честно ответил Старший. — Просто когда мы с братом были совсем маленькими, в холмы пришли не очень хорошие Дневные, — осторожно сказал он. — Они хотели похитить кого-нибудь из нашего народа, и это как-то было связано с выродками. Честно говоря, я подслушал, — потупился Старший. — Меня в эти дела, конечно же, не посвящали. — О том, как кончили эти Дневные, он говорить не стал.

Нельрун тихо выругался.

— Это все слухари клятые.

— Кто?

— Да Сайрим со своей шайкой. Они говорят, что слышат шепот богов. Это они пугают выродками.

Старший уставился на Нельруна.

— Как такое может быть, ведь боги спят?

— Вот и я так же думаю, — медленно проговорил Нельрун.

Шепот. Это слово — шепот — заставило Старшего вздрогнуть. Это бездна шепчет, но не боги! Боги же благи! Он посмотрел в глаза Нельруну — тот не отвел взгляда.

«Что ты скажешь о богах?»

Он уже позабыл о выродках. Боги были важнее.

Мысли Нельруна вспыхивали картинками перед внутренним взором Старшего.

Дерево среди пустоты, переплетенные корни. Дом на холме, окруженный стеной и бескрайней водой. Девять братьев и сестер, и десятый брат, похожий на черную тень. Женщина в вихре белых лепестков, с белыми крыльями и полным красных яблок подолом. Другая, в серебряной чешуе и с бездонными синими глазами. Синекрылый мужчина, смеющийся, раскинувший руки в небесах. Зеленоглазый юноша с волосами цвета солнца и венком на голове, шагающий по травам, не приминая их. И другие образы и лица, смутные, странные — только эти четверо были четкими. У Старшего зашевелились волосы на голове, когда он узнал ожившие рисунки из старой книги детских сказок.

«Это же просто сказки!»

«Сказки никогда не бывают «просто сказками»».

«Это... боги?»

«Барды так считают», — уклончиво ответил Нельрун, и отвел взгляд. — Барды считают, что в сказках отголоски нашей ранней истории. О том, что было до Грозовых лет и Стены, — сказал он уже вслух.

— Ты будешь учить меня?

Нельрун улыбнулся так, словно учить Ночного было его самой заветной мечтой. Может, и так.