Дети Ночи (СИ)

Зимний червь — здоровенная безглазая бело-серая тварь, покрытая жесткими ядовитыми иглами, с зубастой пастью и широкой глоткой, откуда выстреливает черный ядовитый колючий язык.Зимние черви откладывают яйца поздней осенью в ямы под корнями деревьев, забрасывают их сверху листьями, после чего червь сворачивается сверху и умирает, а его туша становится потом пищей личинкам. К концу зимы выжившие молодые черви выходили на охоту. Летом они меняли окрас, набирали жиру, чтобы дать жизнь очередному поколению.

Как раз в ту пору настало время выполза молодых голодных тварей. Их истребляют и Ночные, и Дневные — тварям этим все равно, день или ночь, их жизнью распоряжается только голод и жажда размножения. Но вглубь Холмов охотники Дневных нечасто заходят, все больше по окраинам. А сейчас зима, время тьмы, время охоты Ночных, тем более в Холмах.

Выехали на раннем зимнем закате, по свежему мягкому снегу. Младший со своей молодой свитой, при них Старший и пятеро охотников, так называемой верхней стражи. Эти люди лучше других знали земли, лежащие в кольце Холмов, и даже вполне сносно чувствовали себя на поверхности днем.

Днем шел небольшой снег, но пятна оленьей крови все равно проступали из-под тонкого белого слоя, да и след червя слишком глубок и широк. Красноухие белые гончие быстро подняли лай, обнаружив лежку червя, и следом за Нарэйей, главой охоты, все углубились в лес.

— Они не одного червя подняли, — сказал Нарэйя, понимавший лай своей своры чуть ли не лучше человеческого языка. — Там большая лежка, штуки три будет, не менее.

— О как! — вскинул круглые брови Старший. — Непросто будет. — Он достал из налуча лук. Он любил этот лук, он прикипел к нему душой еще с Медвежьего холма, с первых страж у Провала, когда им, «молодняку», позволяли только стоять позади всех и бить по тварям заговоренными стрелами. Лук был первым настоящим, взрослым подарком деда, Старший ощущал его почти как часть себя, от одного прикосновения к этому верному и любимому оружию чувствуя радостный трепет.

Вот и сейчас приятная дрожь прошла по телу. Лук был теплым. Тот, кто изготовил его, был хорошим мастером. Недаром говорят, что высокое мастерство становится искусством, а разве магия тоже не Искусство? Все черпают из одного источника, магия есть во всем.

Тварей они окружили на большой поляне. Лежка у червей была в яме под вывороченным деревом. Корни, словно скрюченные пальцы застывшей мертвой руки, торчали из-под снега. Червей было действительно три. Псы прыгали вокруг, отскакивая от разворачивающихся в атаке подобно пружине тварей. Черви мгновенно скручивались и распрямлялись, растопыривая смертоносные иглы. Утоптанный снег под корнями был почти ровно устлан гладкими голыми костями животных — Старший припомнил, КАК именно жрут добычу черви — выворачивая желудок наружу — и его затошнило.

Нарэйя не торопился. Псы не могли ничего сделать червям, разве что вцепиться в стреляющий из пасти красный язык или в брюхо, если тварь вдруг перевернется, но червей они не выпустят и не упустят. Черви тупые, они будут бросаться и бросаться на псов, вместо того, чтобы срочно уползать. Слепые, чувствующие окружающее при помощи «рога», вернее, выпирающего над пастью уродливого бугра. Вот туда и надо бить, в этот крошечный тупой мозг. Нарэйя со своими охотниками быстро осмотрел округу, других червей не обнаружил. Свита Младшего нетерпеливо шушукалась, но Нарэйе было плевать. Лучше перебдеть, говаривал он, живее будешь.

«Дневные прозвали бы его Рассудительным. Они любят прозвища», — ни к селу, ни к городу подумал Старший и наложил стрелу на тетиву. Он был спокоен. Дело привычное, ничего особенного эта охота не сулила. Так, собственно, и вышло. Нарэйя, как старший охоты, поделил добычу — жесткие шкуры с иглами и «хребетную струну» с мешочками ядовитых желез. Туши они оставили на месте — земля по весне свое возьмет, звери же такое есть не станут.

На дневку они остановились у заброшенного дальнего входа в Королевский холм. Когда-то здесь был выход из Провала, затем его затянуло, и пост стал не нужен. Зажгли костер под старыми сводами, стало хорошо и тепло.

— Может, пойдем в холм по старому туннелю? — предложил Старший.

— Там хламу много, — отмахнулся Нарэйя. — Впрочем, как решите. Моя бы воля, я бы не пошел, чего ради мараться?

— Как господин скажет! — вдруг запальчиво воскликнул Адахья, возмущенно глядя на Нарэйю. Затем он глянул на ошеломленного и злого Старшего и поклонился со смесью страха и обожания в глазах.

Нарэйя только хмыкнул, а Старший посмотрел на Адахью и сказал:

— А вот если я тебе сейчас голым по снегу бегать велю — побежишь? Я же господин, а? — Он медленно встал. Адахья попятился. Младший вскочил, загораживая своего человека.

— Брат!

Старший остановился. Гнев прошел, и ему вдруг стало и досадно, и смешно.

— Адахья, мир, — сказал он, махнув рукой. — Прости.

Адахья смотрел на него взглядом обиженного, но по-прежнему обожающего хозяина щенка.

Старший вернулся домой с тяжелым сердцем.

Младшему тоже было неприятно и стыдно перед братом.

Глава 10