Дети Ночи (СИ)

Младший принц был красив, и лицо у него было открытое, и все его мысли и чувства читались на нем как по книге. Старший немного пугал. Он был слишком похож на свою мать, и в нем чувствовалась такая же скрытая непонятная сила. Он чуть ли не с раздражением отвечал матери, словно она оторвала его от великого дела. Он не понравился Асиль. Ее брату нечего было ждать сердечности от Старшего принца. Это было печально.

— Помолчи! — прикрикнула на старшего сына Нежная Госпожа. — Твои великие дела — детские игрушки, и твои тайные советы ни для кого не тайна.

Старший принц внезапно присмирел, лицо его стало растерянным и беззащитным, как у ребенка.

— Простите, матушка, — сказал он, порывисто целуя руку матери. — Я и правда дурак.

— И самонадеянный дурак. Сядьте оба.

Принцы сели на подушки.

«Странно откуда этот обычай, — вдруг подумала Асиль. — Словно до Грозовых лет у нас не было стульев, и дома наши были круглыми, с очагом посередине...»

Она держалась тихо-тихо, чтобы на нее не смотрели. Это ей всегда было неприятно, она не любила чужого внимания. Иногда ей хотелось уметь превращаться в тень или как в сказках, отводить чужой взгляд.

— Это госпожа Альдьенне Териньяль, Старший, — веско сказала Нежная Госпожа. — И сейчас вы оба выслушаете ее.

«Сейчас будут смотреть». Альдьенне Асиль вдруг ощутила прилив злости, и сразу стало легче. Она успокоилась. Сняла капюшон с головы и, глядя поверх голов обоих принцев, спокойно и подробно рассказала обо всем, что было, и что она видела сама. А под конец она посмотрела прямо в лицо Старшему принцу и сказала:

— Брат мой просит у тебя заступничества, господин. Отправившись за старые посты, мы нарушили запрет твоего отца. Может, другому это и сошло бы с рук, но мы — Тэриньяльты, — с какой-то странной гордостью произнесла она. — Мне не хотелось бы, чтобы брата изгнали из Холмов.

Изгнали из Холмов. Старший никогда не задумывался о том, что это может означать. Ну, изгнали. Не убили же. А сейчас представился одинокий человек, глаза и кожа которого не выдерживают солнечного света, который бродит, прячась днями, как зверь, от чужого народа с чужими обычаями, за которым охотятся по ночам, как за тварью...

Ему стало не по себе. Тэриньяльт стал его человеком сам, по своей воле. Ты принял клятву — теперь отвечай.

— Я не дам его изгнать, — выпалил он. — Я даю слово. Это мой человек.

— Хорошо, что ты так уверен в себе, — вздохнула Нежная Госпожа.

Младший принц сидел молча и смотрел на Асиль, отводя глаза, когда встречался с ней взглядом.

— Надо немедленно рассказать отцу, — сказал после короткого молчания Старший.

— Нет, — резко ответила Нежная Госпожа. Асиль даже вздрогнула, настолько хлестко это прозвучало. Младший в недоумении смотрел на мать. — Нет. Я опасаюсь, что он... знает.

Воцарилось гнетущее молчание. Журчала подземная река Нин. Мерно капала со сталактита вода. Где-то внизу, в садах слышались голоса.

Нежная Госпожа заговорила.

— Не думайте, дети, что я не пыталась узнать, что было там. — Она не сказала, где «там», но все и так понимали. — Вот что сказал ваш отец — наш мир держится на слове. И я дал слово. Я спросила — что за слово, кому, зачем? Он ответил — этого я тоже не могу тебе сказать, иначе нарушу зарок, и не спрашивай больше. Тогда я спросила — но скажи, разве то, что ты получил, стоит вот этого страшного знания своей судьбы? И он ответил — в Холмах не будет ни смут, ни голода, ни нашествия тварей, ни неурожая, ни мора, и наш род будет благоденствовать и править. Я больше не спрашивала его. И потому мне кажется, что он знает о Провале. С кем-то он заключил договор. Что-то за это пообещал.

— А если бы он отрекся? Или не давал слова? — тихо проговорил Старший.

— Не знаю, — еле слышно ответила Нежная Госпожа. — Возможно, дело зашло уже так далеко, что не дать слова нельзя. И отречься тоже. — Она подняла взгляд. — Не вздумай идти с этим к отцу. Дай ему дожить достойно свои дни. Недолго ждать осталось. А там... там тебе решать.

Асиль закрыла глаза. Провал внизу. Провал в самом средоточии Холмов, в Средоточии Мира. И Холмы — лишь островок среди пустоты Провала, островок, который держится лишь на ниточке королевского слова.

Ей стало холодно и страшно.

Они спускались вниз, к звонким женским голосам и смеху. К обычной жизни с ее простыми радостями, такой недостижимой для них теперь.

— Ты, помнится, дал зарок, что никогда не женишься на тэриньяльтихе? — вдруг спросил Младший, словно ни в чем не бывало.

Старший исподлобья глянул на него.

— Тебе, что ли, я давал зарок? Себе. Сам себя от этого зарока и освобождаю.

— Вот как? Значит, ты решил пастись на моем лугу?

— Это ничейный луг. Пока что, — вздернул голову Старший. — И красноухая телочка гуляет как пожелает.

— Вот как, — усмехнулся Младший. — Тогда, брат, не взыщи, если она пойдет на мой луг.

— И ты тоже не взыщи.

Младший вдруг расхохотался.

— Какие же мы все-таки дураки! Тут мир того гляди рухнет, отца спасать надо, а мы — про тэриньяльтиху!

Старший лишь улыбнулся в ответ.